— Но вы же порвали с этим?
— Завязал, — сипло, чуть слышно сказал Мосин, — но у меня «прицеп», то есть, извиняемся, это самое, без права проживания в городах. Два года осталось.
— Но паспорт-то у вас есть?
— А как же, тут, в сундучке. Принесть? — Мосин дернулся было бежать за паспортом, но Павел Сергеевич его остановил.
— Не надо. Верю. Я думаю, что вы тоже можете соревноваться. Возьмите на себя обязательства и выполняйте. Профорг вам объяснит. Это будет очень кстати — придется крепко поработать, чтобы сделать трассу в срок.
Мосин заулыбался, затряс головой, монотонно повторяя «ага, ага, ага».
— А бумагу мне дадут? — опросил он, помявшись.
— Какую бумагу?
— Ну, что я вот такой, со званием.
— Дадут. Чугреев напишет характеристику, местком рассмотрит ваши обязательства и, если вы их выполните, даст.
Мосин отрывисто, странно засмеялся — «хы-хы» — и вперевалочку, как бы приплясывая, покатился к своему САКу.
С письмом подбежал Лешка. Павел Сергеевич обнял его за плечи, повел по поляне. Возле газика они простились. Чугреев завел мотор. Переваливаясь на кочках, газик покатил на просеку. Навстречу ему полз нагруженный трубами МАЗ.
Разгорелся жаркий звонкий день. На поляне лязгал и ревел трубоукладчик, тарахтел САК, грохотали кувалды. Два МАЗа подвозили трубы. Один МАЗ завозил трубы вперед по ходу монтажа, второй разворачивался на поляне. Разгружал его сам Чугреев. Такелажил при нем Яков. Едва МАЗ останавливался, он запрыгивал на прицеп, взбирался на трубы, балансируя ловил стропы с крюками, цеплял один крюк за конец трубы, со вторым перебегал к кабине. В это время Чугреев подавал трубоукладчик вперед. Яков цеплял второй крюк и — вира помалу! Труба дергалась, плыла вверх. Яков делал с трубы сальто, мчался к лежакам. Главное теперь — точно состыковать две трубы, чтобы Гошка мог с ходу приложиться газовой горелкой — прихватить в трех точках. «Майна помалу! На себя! Влево! Чуть-чуть! Еще чуть-чуть!» Яков как дирижер: правой помахивает «вира-майна», левой трусит «вперед-назад». Чугреев слился с машиной. Глаза на Якове, руки — рычаги, ноги — педали. «Майна до отказа!». Большой палец вверх — зазор на ять! Пока Гошка прилип к стыку, передышка. Труба висит на одном крюке. Чугреев закурил — из кабины пополз синий дымок. Стык прихвачен — Яков отцепил крюк. Чугреев спятился к МАЗу, и все началось сначала.
После каждой разгрузки Яков хватал кувалду, выправлял кромки труб. Лешка тоже пытался выправлять, но никак не мог соразмерить силу удара с величиной неровности. То бил так, что получались лишние вмятины, за которые сыпались от Гошки матерки, то слишком слабо — кувалда отскакивала как резиновая.
Все работали на Мосина. Разгрузка, стыковка, прихватка — вся эта звонкая прелюдия нужна была для быстрого и четкого исполнения главной «партии» — сварки стыков. Мосин был тут как солист в оркестре, как супернападающий в футбольной команде. Варил он быстро, с какой-то даже злостью, с жадной поспешностью набрасываясь на каждый новый стык. Варил, как автомат, — без отдыха, без перекуров. Лишь изредка, откинув щиток, торопливо глотал из алюминиевой кружки холодный квас, смахивал рукавицей пот со лба и снова припадал к стыку.
Лешка был на «подхвате» — то зачищал кромки труб, то помогал Гошке и Якову центровать стыки — ворочал ломом, то подтаскивал Мосину электроды. Работы хзатало.
Обедали молча и торопливо. Мосин ел, склонившись над миской, глядя своими сургучными глазами в одну точку: на поляну, на тот стык, который не успел закончить. Щи текли двумя струйками по его подбородку, капали обратно в миску.
После первого Зинка выставила по кружке молока и кастрюлю с гречневой кашей — кто сколько хочет.
Лёшка ковырнул пару ложек — отвалился.
— Видно, кто как работал, — усмехнулся Чугреев,
— Я еще не разошелся, — оконфузился Лешка.
— Молодой — научится, — изрек Яков.
— Этот молодой пару кромок мне седни запартачил, — беззлобно сказал Гошка. Тонкое продубленное солнцем лицо его презрительно сморщилось. — Мне такая кувалда ни к чему.
Чугреев подмигнул Лешке:
— Видал как? Рабочий класс режет в глаз.
— А че с ним чикаться? С таким помощничком не то что к пятому декабрю — к маю не кончишь, — равнодушно сказал Гошка.
— Учить надо, — сказал Чугреев.
— А что мы за это будем иметь? — спросил рыжий Николай.
— Бледный вид и тонкую шею, — ответил Гошка.
Яков потянулся к Лешке:
— Все они такие, — кивнул он на Гошку.
— Какие «такие»? — с угрозой спросил Гошка, задержав ложку перед ртом.