— Поговори сначала со мной, папа, — горячо зашептал Лешка. — Потом с ним.
Жалобный тон, с которым он произнес эти слова, резанул Павла Сергеевича по сердцу, но прежде чем говорить с сыном, надо было узнать подробности, чтобы не допустить тактической ошибки. Он мягко отстранил Лешку:
— Ну, ну, Алексей, мы же на работе.
Лешка уныло поплелся в первый зеленый. У окошка, ссутулившись, сидела Валька — чинила чугреевскую куртку. За эти сутки она заметно осунулась, но стала еще миловиднее: лицо побледнело, на щеках залегли матовые тени, отчего губы казались еще ярче, еще заманчивее. Глаза в темных овалах блестели чистыми белками, как полированная пластмасса.
Лешка с отвращением фыркнул — он поклялся не обращать на нее никакого внимания, но его все время тянуло к ней, и в глубине души он на что-то надеялся. Потоптавшись возле своей полки, он хотел уж было улизнуть, но Валыка остановила его.
— Леша, посиди со мной, — тихо сказала она, но, заметив Павла Сергеевича, вся передернулась и, вскочив, выскользнула из вагончика.
Павел Сергеевич недоуменно посмотрел ей вслед:
— Что это с ней? Такая веселая была девка...
Лешка пожал плечами.
— Заходи, папа, я теперь здесь живу. Персональный вагон.
— Знаю, знаю, — сказал Павел Сергеевич, поднимаясь в вагончик. — Мне Чугреев уже рассказал про твои подвиги.
Они уселись за стол, друг против друга.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Павел Сергеевич, с тревогой разглядывая серое измученное лицо сына. — Ты плохо выглядишь. Ты не болеешь?
— Нет, папа, в этом смысле все в порядке. Меня мучает другое, — Лешка задумчиво посмотрел в тусклое, забрызганное дождем окно, тяжело вздохнув, опустил глаза. — Или я идиот, или... — не найдя слов, он горько усмехнулся. — После этого случая на меня тут смотрят все, как на идиота. То ли все они боятся его, то ли... Не могу понять. С одной стороны — халтурщик и рвач, а с другой — взял обязательства бороться за звание. И потом — такая ужасная нелепая жизнь. Жалко. Я сначала решил, что он специально все выдумал, чтобы выманить иглу, а сегодня вдруг понял: он мне душу раскрыл, знаешь, по-человечески. А я — кретин. Стыдно.
— Ты о ком?
— О Мосине. Слушай, папа, ты, наверное, знаешь: алкоголиков лечат у нас или нет?
«Господи, какой он странный», — подумал Павел Сергеевич, сдерживая нарастающее раздражение. Ему не терпелось приступить к разговору, ради которого он прилетел на трассу, а тут про алкоголиков...
— Зачем тебе это? — спросил он, хмурясь.
Лешка оживился, придвинулся к отцу.
— Надо, папа, очень важно. Понимаешь, только ты никому не говори, у Мосина мать пьет, валяется по базарам. Мать, понимаешь! А он стесняется спросить. Я хочу помочь ему.
Павел Сергеевич смягчился:
— Алкоголиков лечат, но что-то я не слышал, чтобы они окончательно избавлялись от этой привычки. Правда, в последнее время, говорят, стали применять какое-то новое средство, кажется, антабус — точно не помню. Но это страшно: после него пить совершенно нельзя, иначе — смерть.
— А где, где лечат, в какой больнице?
— Кажется, в психоневрологическом диспансере. Где-то за городом.
Лешка схватил тетрадку, торопливо записал, вырвал листок.
— Извини, папа, я сейчас.
— Да успеешь ты... — крикнул обескураженный Павел Сергеевич, но Лешка уже выпрыгивал из вагончика.
Ни в вертолете, ни в вагончике Мосина не оказалось. Лешка хотел уж было вернуться к отцу, но вдруг услышал приглушенное расстоянием тарахтенье САКа. «Неужели нашли иглу!» — ужаснулся он и кинулся на просеку. Впереди, в полкилометре от поляны виднелась фигура человека — круглая сутулая спина, качающаяся походка — вот где Мосин! Лешка побежал вдоль траншей, по гусеничным следам.
Мосин осматривал сваренную накануне плеть, ту самую, из-за которой Лешка остановил сварку. Он ходил от стыка к стыку, наклонялся над швами, ощупывал их обеими руками и смачно сплевывал, бормоча про себя ругательства. САК тарахтел у начала следующей плети — состыкованных как карандаши секций.
Заметив Лешку, Мосин поднялся ему навстречу, сунул руки в карманы. Лешка остановился в двух шагах, переводя дыхание, растерянно соображал, с чего начать: то ли отдать листок, а потом спросить про САК, то ли наоборот. На губах Мосина задрожала ухмылка:
— Че, малый, опять рога зачесались? — Он лениво кивнул на работающий САК. — Фатера иди пободай, он карбюратор привез.
Лешка в замешательстве стиснул листок, отступил на шаг:
— Врете!
— На хрена? Мне теперь все до этого дела, — Мосин выразительно потряс двумя руками, засунутыми в карманы. — Лишь бы бумагу дали, а там хоть застрелись.