Чего казалось бы проще: снять по человечку с каждого участка, назначить главного — вот и бригада. Да нет, тут целая проблема. Все участки загружены под завязку, люди настроились на определенную работу, набрали темп — срывать и перебрасывать их на другое место дело хлопотное и вредное. Такие «маневры» злят рабочих, расхолаживают. Все сдельщики, кому охота терять на переходе, да и неизвестно, как там, в новой бригаде пойдет монета. Другой на месте Павла Сергеевича созвал бы бригадиров, стукнул кулаком по столу: «А ну, гоните-ка людишек и — не тявкать!» Дали бы, конечно, и не «тявкнули». Только кого дали бы — вот в чем вопрос. Везде есть такие, от которых хотят избавиться, вот этих бы и сплавили — сачков да недотеп. «На тебе, боже, что нам негоже». Бригадиры народ ушлый — силой и официальностью ни черта не добьешься. Цену себе знают твердо. Чуть чего, заявление на стол — строители всюду нужны. Один путь к сердцу бригадира знал Павел Сергеевич: «Выручай, дружище, горю ярким пламенем. Не выручишь — труба мне. Выручишь, сам понимаешь, в обиду не дам». Да и не такой он человек, чтобы стучать кулаком и драть горло. Тихо, спокойно, обстоятельно упрашивал бригадиров — каждого персонально. Те покуражились для порядка, повздыхали, пожаловались на свою бригадирскую долю — дали сварщиков, прихватчиков, лучших такелажников. Бригада есть — полдела сделано.
Павел Сергеевич потер руки, засвистел «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер...». День прошел не даром.
Клава была не одна. Раздеваясь в передней, Павел Сергеевич слышал, как она громко жалобно говорила: «Я не могу больше, эта кухня высосала из меня все соки. Я чувствую, как я тупею и превращаюсь в сварливую старуху». Он заглянул в столовую, — опять эта Ася, соседка, пиковая дама, уксус с перцем, ках он ее назывзл, — холодно поздоровался и пошел умываться.
«Что может быть у них общего? — думал он с раздражением. — Сплетница-массажистка, блатмейстер, шуры-муры, обрабатывает жен крупных начальников, вечно занята какими-то темными делишками, а Клава изливает перед ней душу...»
Хлопнула дверь. «Ишь, живо улизнула», — он вышел на кухню. Клзва накрывала на стол, посмотрела мягко и чуть виновато:
— Кушать будешь?
— Да, обязательно! — энергично оказал он. От этого ее взгляда, который он так любил, к нему вернулось хорошее настроение. — Сегодня я заработал не только обед, но и... — он подмигнул и двумя пальцами, большим и мизинцем, показал, что он еще заработал.
Клава выставила полбутылки кагора, оставшегося после Лешкиных проводин.
— Выпьем за одну симпатичную сварливую старушку, за которой вовсю бегают молоденькие пижоншки, — сказал он шутливо, намекая на тот недавний случай, когда какой-то молодой человек помог ей дотащить сумку с базара и по пути подговаривался насчет свидания.
— Выпьем лучше за сына, чтобы у него там все было хорошо, — сказала она с грустью.
Павел Сергеевич не возражал.
— Я так мучаюсь, что согласилась отпустить Алешеньку, — пожаловалась она. — Почему ты не отговорил его?
«Как бы не так, отговоришь», — подумал он и сказал:
— Ты напрасно так волнуешься. Он ведь уже не маленький, девятнадцатый год парню.
— А что за люди там, на твоей трассе? Они не испортят нашего мальчика?
— Там отличные люди. Чугреев — бригадир что надо! Кто бы додумался завести корову на трассе? Он. В одном колхозе купили. Молочко парное пьют. Кончим трассу, говорят, пир устроим. Нас приглашали.
— С тобой никогда серьезно не поговоришь. Вечно ты увиливаешь, а я волнуюсь — он такой доверчивый и непрактичный.
— А ты хочешь, чтобы в восемнадцать лет он был ловкачом-комбинатором?
— Я была бы спокойнее. Знаешь, Павел, — сказала она и замолчала в нерешительности.
Он отодвинул тарелку — разговор начинал портить ему аппетит.
— Что, Клавдия? — спросил он, подчеркивая голосом «Клавдия». Его всегда коробило, когда она, обычно называвшая его Павлушей, вдруг говорила это грубое «Павел».
— Я разговаривала с Асей... Жена директора политехнического ее хорошая приятельница. Ася обещала переговорить с ней насчет Лешеньки...
— Хо! — воскликнул Павел Сергеевич, сразу смекнувший, куда клонит жена. — Ты пойми, Лешка не согласится ни на какие протекции. Уж я-то его знаю.
— Много он понимает! — она тоже повысила голос.