И тут такая же фигня: этот онтонов хон — какое то специальное слово, которое смысл, естественно, имеет. Но я его не понимай.
Правда ответ пришёл практически одновременно, от Зелёнки на визор: «рассказ, басня, сказка».
— О путешествии расскажи, о том что видел, что делал, путник. Угостись, женщину свою позови, — выдал нечистик, взмахнув рукавом халата.
И перед нами разгорелся… ну, не слишком ароматный костерок, хотя весело горящий. С другой стороны, сушёным фекалиям при сгорании благоухать не с чего — у них, прямо скажем, была дерьмовая жизнь.
И коврики посадочные, посуда с жратвой — натурально накрытая поляна. Ленка тем временем строчила, что, мол, раз пригласил-спросил — можно ей спокойно выходить, «папа Кащей», вредина зелёная. Что неагрессивен данный нежитетип, пока ряд запретов не нарушить, которые мы при всём своём желании нарушить не сможем. Юрт, коней и прочей подобной фигни у бедных нас нет. И даже охотиться и вываливать потроха степного волка в степь мы как бы не собираемся, да.
В общем, расселись мы с Ленкой на этих комах матрасных и стали рассказывать. Про себя не особо — тут с Именами были заморочки почище наших. Степной для нас «хозяин», мы для него — «путник» и «женщина путника». При этом, ритуал «преломления хлеба» — вполне исполнен, и всё нормально.
Ну и что интересно — никаких материальных объектов этот нечистик не желал, в отличие от нашенских. Писчу духовную, а физической сам кормил, хотя прямо скажем — не буйство кулинарного искусства. Хотя вполне съедобно.
И тут, посреди рассказа, топот, улюлюканье и металюди в степи. И выскакивают — кентавры, блин. Десяток с чем-то. Здоровые, как лошади, от знакомых отличаются только азиятскими рожами и одеждой. Так-то, кроме Степановычевой супруги, конелюди одёждой не обременялись. А тут у всего десятка — попоны, манты из волчьей шерсти на пелеринах или ещё какой одёжной пакости. Выскочили эти молодцы к костру с улюлюканьем и гиканьем, увидели нашего хозяина, мордами поскучнели. Он на них цыкнул — совсем сникли.
Нечистик лапки к груди прижал, мол, извиняется что сказку прерывает, нахмурился и выдал самому здоровенному и завёрнутому в меха коню.
— Дошхон, какго иблиса шумишь?! Не видишь — сказочник. Буянить не будете — послушайте, — выдал он.
На что эти психи — ну а все кентавры и есть психи, эти ничем от всех не отличались — аккуратно пристроились в сторонке.
Ну и порассказывали мы о всяких нечистиках и приключениях. Об Орде я, правда, не говорил, как и Зелёнка — нахрен надо, хотя и стесняться-скрывать особо нечего.
А потом стали в слушателей вопросы задавать, что те приняли вполне с пониманием. Хотя и не слишком откровенны и многословны были.
Умертвий в степи много, вдобавок какие-то духи-нечисть буддистского пантеона буянят умеренно злостно. Степной их гоняет, но без фанатизма: своих дел хватает, а не его эта обязанность. Кентавры — крышуют караваны, но посмотрев на доброго меня этот Дошхон решил нас не крышевать, от греха.
Ну, в общем — вполне нормальная нечисть и метачеловеки, встречали мы и позлостнее во много раз. И когда заполночь собрались в Трак — ни возражений, ни наездов, распрощались и разошлись. Такое, приятное впечатление осталось, хотя от сволочей импортных злодейств подсознательно ожидаешь.
Ну а наутро выдвинулись мы, пару раз наблюдая селения. Там, как наш хозяин и говорил, какие-то полевые-луговые работали озеленителями, и прям буйство всяческой зелени вокруг как юртовых, так и уже «новомодных», эльфо-друидских и каменно-гномьих поселений. С колоритом, но сами материалы явно «после конца», от металюдей и магов.
Так вот, магооптика Трака показывала копошащиеся в огородах жёпы, людские и металюдские. И ОЧЕНЬ недовольные были эти жёпы — как рассказала хихикающая вредина, это вроде как «женское дело», но в рамках новых реалий оно стало общим. И страдают, понимаешь, местные от трудов аграрных, хех.
Ну да ладно, едем мы едем, как вдруг в степи — часовенка буддистская, причём явно не материальный, а полунебывальский объект. Симпатичная, нужно отметить, небывальщиной разящая. Ну, часовенка и часовенка, посмотрели на ходу и проехали.
А через пяток километров — опять часовенка. Причём та же самая, чувствуется!
— Фигня какая, Лен. Поедем нафиг, я кто там, — потыкал я в обитель культа, — не знаю. Но что-то точно сильное.
— Хорошо, — не стала спорить вредина. — Хотя интересно, — показала она язык.
— Не слишком, небось, одержимец какой в веру хочет обратить со страшной силой, — отмахнулся я.
И вот, едем, а эта часовня буквально в полусотне метров в материи, прямо по ходу Трака материализуется. И блин, объехать можно, но уже самому интересно — кто это такой настойчивый-то?
8. Во славу мордобоя
Часовня была довольно типичной, буддистской, гранёной и со шпилем. Правда в отличие от большинства мне известных — не колонной-обелиском, а с входом. То есть большая, относительно. И острая крыша золочёная.
— Лен, на всякий случай — под прицел эту архитектуру, — уточнил я. — Вряд ли поможет, но может луч проймёт. Или отпугнёт хотя бы. Богов ведь точно нет?
— Насколько мне известно — нет, — помотала ушами Зелёнка. — Может, объедем?
— Во-первых, сколько ещё будем объезжать? Тамошний поселенец может и не только своей часовней скакать.
— Ступой.
— М?..
— Эти часовни — ступы называются, — уточнила Зелёнка.
— А мне казалось — пагода, — озадачился я.
— В отдельных странах это одно и тоже. А в основном, ступа — маленькая часовенка, как ты заметил, часто без входа, с замурованной святыней. А пагода — многоуровневая, в большинстве своём. Собор, считай.
— Понял. Ступа, блин, — хмыкнул я. — Ладно, пойду посмотрю, что там за тип в ступе.
И вылез я из трака. Из ступы никто не вылезал, вызывая искреннее возмущение: этот деятель вокруг нас вился, как мух вокруг благоуханных цветов. Потом на дороге свою ступу проявил. А теперь к нему, как проситель вваливайся, блин.
Подошёл я к архитектурно-небывальскому заведению культа, осмотрел-обчувствовал. Довольно странные ощущения. Внутри есть душа, одна штука. Человек или метачеловек — чёрт знает (который, хех, в ступе), но почти точно не посмертный симбионт.
Далее, была какая-то небывальская сучность. Сильная, заррраза, уровня Ладона, а то и посильнее. Но была она именно в небывальщине, высовывая «щупало-ступу» в реальность. По крайней мере так всё ощущалось. Сущность… странная. В ней было веселье и ВЕСЕЛЬЕ, интерес, спокойствие, взгляд крупнокалибренного орудия в лоб… много чего было. Скажем так — боевитый нечистик, это чувствовалось отчётливо. И очень весёлый, при этом, очевидно «держащий себя в руках», видно, с этим ихним буддизмом заморочки, или ещё что-то типа того.
Ну да ладно, выходить ни человек из ступы, ни нечистик из небывальщины не собираются. Так что вежливо пнул я алые двери с ажурном узором с ноги. Металлические, однако, оценил я звон. Наружу открываются, однако, оценил я факт за номером два. Ну, будем считать, что я как вежливый Кащей постучался, заключил мудрый я, игнорируя ржущие смайлики от зелёной вредины.
И распахнул тяжеленные ворота, засунув внутрь трос, а через секунду — морду. И принялся бодро, активно фигеть, не удержав естественной фразы. Аж в тросы сознанием провалился.
Дело вот в чём: ну внутри ступенчатый пол, алтарь на стенке, курильницы-вонялки, свечи-светилки, это понятно. Шерстяные ковры с геометрическим узором на полу, на стенах сутры какие-то там. Специальный буддистский мат, такой хитрый, что хрен догадаешься, что мат, да.
Но это всё было фигня. А не фигнёй, поразившей меня в самое воображение, был тёмно-синий, пухлый, стоящий в позе мучительно желающего отлить человека статуй. На баше статуя была какая-то специальная буддийская корона, в оттянутых ухах — специальные буддийские серьги. И бусы на шее, поясок, придерживающий набедренную повязку, алмазная рукоять светошашки в воздетой руке (вообще — вроде как булава, но столь мелкая, что как оружие её хрен рассмотришь. А вот на рукоять светошашки из алмаза — похожа, факт) — всё это было очень специальным и буддистским.