И тут Камран испытал момент триумфа.
– Она солгала тебе, – заметил он. – Я знаю поместье Баз Хаус, и эта девушка там не работает. Если ты еще не понял – она вовсе не служанка.
Фешт покачал головой.
– Вы ошибаетесь, сир.
Дерзкий, непочтительный, бесстыжий мальчишка. Камрана больше не волновало, что этот ребенок едва не умер; он казался вполне здоровым сейчас, когда с наглостью уличной крысы разговаривал с членом королевской семьи без должного почтения. И все же Камран оказался странным образом скован с ним, вынужден быть добрым к этому наглецу.
Омид. Его звали Омид.
Он был сыном шафрановых фермеров на юге страны. Его родителей посадили в тюрьму за неуплату налогов со скудного урожая, и их официальное обращение – Камран потом ознакомился с отчетом – заключалось в том, что налоги взимались в фиксированной сумме, а не в процентах. Выплата фиксированной суммы, настаивали они, означала голодную смерть для семьи, ведь урожай в тот сезон был очень мал. Они просили суд о снисхождении, но в тюрьме заболели лихорадкой и через несколько дней умерли, оставив Омида на произвол судьбы.
Ему было двенадцать. Всего двенадцать лет.
– Ты либо очень храбрый, либо очень глупый, – сказал ему принц, – чтобы так легко не соглашаться со мной.
– Но, сир, вы не видели ее рук, – настаивал Омид. – А я видел.
Камран лишь нахмурился.
Поспешив уйти от этого невыносимого ребенка, принц снова забыл отдать дань уважения почтенным жрецам и жрицам. На выходе его перехватила свита прорицателей, которые, ничего толком не говоря – как и всегда – вложили в его руки небольшой сверток. Принц поблагодарил их, но разум его, переполненный и разлаженный, велел спрятать этот безымянный дар, чтобы открыть его позже.
Сверток так и пролежал несколько дней во внутреннем кармане плаща Камрана забытым.
Неудовлетворенный разговором с Омидом, принц прямо из квартала прорицателей отправился в Баз Хаус, дом своей отдаленной родственницы. Он точно знал, где в нем находится кухня: принц провел большую часть своей юности в этом поместье, пробираясь после полуночи вниз, чтобы перекусить. Он хотел было войти в парадные двери и напрямую спросить тетю, не нанимала ли она подобную служанку, но вспомнил предупреждение деда о том, что теперь все его действия находятся под пристальным вниманием.
У Камрана было немало причин искать эту девушку – не последней из них оказалось подтверждение короля Заала, что Ардуния в самом деле обречена на войну, – но распространять слухи об этом среди мирного народа принц не считал разумным.
В любом случае, он умел ждать.
Камран мог часами стоять в одной позе, не уставая, и был обучен почти исчезать по желанию. Для него не составляло труда потратить час, ожидая в переулке, чтобы поймать преступницу и защитить свою империю, избавить свой народ от происков безликой девчонки…
Это была ложь.
Да, ее действия показались принцу подозрительными, и она вполне могла оказаться туланской шпионкой. Но существовала вероятность, что Камран ошибался насчет этой девушки, и его нежелание принимать этот факт беспокоило. Нет, истинная правда, которую принц понял только теперь, заключалась в том, что в его мотивах крылось нечто большее: что-то в этой девушке запало ему в душу.
И он не мог избавиться от этого. Она – предполагаемая бедная, ничтожная служанка – обладала милосердием, которого Камран не мог понять, состраданием, которое злило принца своей необъяснимостью. Если это шпионка Тулана, почему она помогла жителю Ардунии? Почему вызвала в принце чувство собственной недостойности?
Нет, нет, это не имело смысла.
Годы подготовки научили Камрана распознавать в противниках даже малейшие несоответствия; слабые места, которыми можно было воспользоваться для манипулирования. И свои сильные стороны Камран знал – его инстинкты нельзя было отрицать. Он разглядел противоречия в ней с того самого момента, как бросил на нее взгляд.
Без сомнения, девушка что-то скрывала.
Камран хотел разоблачить ее ложь – а он знал, что служанка лжет, – доказать, что она или шпионка, или легкомысленная светская девица, играющая в притворство.
И вместо этого он оказался здесь.
Принц стоял в темноте так долго, что толпы уже начали расходиться, а улицы были усеяны пьяными спящими телами, которые не смогли дотащить себя до дома. Камран позволил холоду сковать его до дрожи в костях и тогда ощутил, что внутри него зияет огромная пустота.
Он не хотел быть королем.
Не хотел, чтобы умер его дед, не хотел жениться на незнакомке, не хотел становиться отцом и не хотел возглавлять империю. В этом секрете принц редко признавался даже себе: он не хотел жить той жизнью, которая была ему уготована. Камрану трудно пришлось, когда умер отец, но принц не мог даже вообразить себе мир без деда. Камран не считал, что сумеет в одиночку возглавить империю, и не представлял, на кого сможет положиться вместо Заала. Иногда он не был уверен даже в Хазане.