Не видя небесный свод, оставшиеся джинны не ведали, сколько времени их народ провел, скорчившись от холода и темноты; это могли быть как века, так и дни. Что было временем, когда не было ни лун, чтобы определить час, ни солнц, чтобы обозначить год? Время можно было различить только по рождению детей. То, что их души были сотворены из пламени, стало первой из двух причин, по которым джинны сумели пережить бесконечные зимы; второй стало то, что пищей им служила обыкновенная вода.
В этой воде глина медленно принимала форму, застывая, пока прежняя цивилизация массово вымирала от боли в сердце, от ужаса. Выстоявших вопреки всему джиннов мучила ярость, запертая в их груди, – гнев, сдерживаемый лишь тяжестью непреодолимого стыда.
Ведь когда-то джинны были единственными разумными существами на Земле; созданиями более сильными, быстрыми, правильными и хитрыми, чем глина. И все же большинство из них ослепло в вечной черноте, кожа их стала пепельной, а радужка – белой, лишенной пигмента. В мучительном отсутствии солнца даже эти огненные создания ослабели, и когда глина наконец твердо поднялась на ноги, солнце засияло вновь, вернув планету в исходное состояние и принеся с собой обжигающую боль от тепла.
Оно испепеляло отвыкшие от света глаза джиннов и плавило остатки плоти на их костях. Однако у джиннов, искавших убежище от этого жара, одна надежда все же оставалась: с возвращением солнца засияла и луна, а с луной появились звезды. И в лучах звездного света джинны проложили свой путь к спасению – на вершину земли, в леденящий холод, что стал им домом. В тиши они возвели себе новое скромное королевство, прижавшись своими сверхъестественными телами к поверхности времени и пространства так тесно, что почти испарились.
И было неважно, что джинны сильнее глины – людей, как те себя называли, – которая теперь владела землей и ее небесами; неважно, что джинны обладали большей мощью, силой или скоростью; не имело значения, насколько горячи были их души. Грязь, узнали они, способна погасить пламя. Грязь со временем погребет их всех.
А Иблис…
Иблис всегда был неподалеку.
Вечное, бесславное существование дьявола служило им ярким напоминанием о том, что они потеряли, и о том, что им пришлось пережить, чтобы выжить. Джинны с глубоким сожалением сдали Землю новым властителям – и молились, чтобы их никогда не нашли.
Эта молитва, как и другие, осталась без ответа.
3
С первыми лучами солнца Ализэ выбралась из постели, облачилась в платье, заколола волосы шпильками и натянула туфли. Обычно она уделяла больше внимания туалету, но сегодня проспала, и времени осталось лишь на то, чтобы протереть глаза смоченной в воде тряпкой. Заказанное платье ждали сегодня, а потому Ализэ тщательно завернула его в несколько слоев тюля и перевязала бечевкой. Со свертком в руках девушка на цыпочках спустилась вниз по лестнице, развела огонь в кухонном очаге и толкнула тяжелую деревянную дверь, обнаружив за ней слой выпавшего за ночь снега, до самых колен.
Это жутко расстроило Ализэ. Она зажмурилась и сделала успокаивающий вдох.
Нет, она не вернется в постель. У нее не было зимнего пальто или шапки – не было даже перчаток, – и если прямо сейчас она помчится обратно по лестнице, то, возможно, успеет проспать целый час до того, как ее хватятся, но девушка заставила себя выпрямить спину, прижимая к груди драгоценный сверток. Сегодня она получит свою плату.
Ализэ шагнула на снежное покрывало.
Луна в это утро была столь огромной, что заслоняла собой почти все небо, и ее свет окутывал улицы сказочным сиянием. Солнце же – величиной всего с булавку – едва-едва проглядывалось вдалеке сквозь пышное суфле облаков. Деревья стояли полностью белые, ветви их были усыпаны пудрой. В этот ранний час – в снегу еще даже не успели протоптать дорожки – мир мерцал, такой белый, что казался почти голубым. С голубым снегом, голубым небом и голубой луной. Казалось, даже воздух пахнет синевой, настолько он был холодным.
Слушая, как ветер проносится по улицам, Ализэ плотнее закуталась в свою тонкую кофточку. На улицах, точно на ее зов, вдруг появились рабочие-пахари в красных охотничьих шапочках, синхронно покачивающихся в такт лопатам, что обнажали полосы золотистого булыжника, и Ализэ торопливо свернула на расчищенную дорожку, стряхнула с одежды снег и зашагала уже по сверкающему камню. Она вымокла насквозь до самых бедер, но думать об этом не хотела.
Вместо этого она стала смотреть на город.
День еще не начался, и звуки его пока не зазвучали: уличные торговцы еще не поставили свои киоски, магазинчики еще не открыли витрины. В этот час настороженные владельцы лавок только выглядывали из проемов дверей, тыча метлами в снег, и по усыпанной холодной крупой центральной дорожке ковыляла лишь троица ярко-зеленых уток. На обледеневшем углу развалился огромный белый медведь, на шерсти которого крепким сном спал беспризорный ребенок. Ализэ обошла медведя стороной, не сводя глаз со спирали дыма, уходящей в небо. Это владельцы тележек с уличной едой разжигали огонь, начиная готовить. Девушка вдыхала незнакомые запахи, пытаясь разобраться в них; она обучалась поварскому ремеслу и могла различать блюда на вид, но ей не хватало опыта, чтобы определять еду по аромату.