Семнадцатого февраля 1931 года: «Всё, что можно было написать об „Иванове“, уже исписано. Нового ничего не скажешь. И, к моему величайшему сожалению, я должен констатировать, что моя точка зрения о нем была верной. Он или ни черта не знает, или давать не желает. Следующим письмом я напишу подробнее о нем и о тех предложениях, которые мы имеем для его дальнейшего использования».
Тринадцатого апреля 1931 года: «С „Ивановым“ всё то же. Ничего он не дает. После того, как он начал от нас получать те деньги, о которых он раньше и не мечтал, он еще больше обнаглел в этом отношении и вечно просит пару сот франков, как он любит выражаться. Подробнее на нем не буду больше останавливаться. Я лично пришел к окончательному и последнему убеждению, что его надо беспощадно выгнать. Жаль тех 200 долларов, которые он совершенно зря получает. Ничего из него не выйдет».
Москва на это отвечала: «Мы всё же считаем, что пока тех мер, которые вы предлагаете, то есть ликвидации — проводить не нужно. Мы остаемся при нашей старой точке зрения, что „Иванова“ можно будет заставить работать».
Но тут возникла новая опасность.
Связной Третьякова 25 августа 1931 года сообщил в Москву:
«В свое время, когда я принимал „Иванова“, меня просили ему передать, чтобы он порвал всякие отношения с неким Окороковым, который его в свое время с нами свел.
Год „Иванов“ Окорокова не видел. Некоторое время тому назад Окороков опять стал к нему приходить. Сначала он заявил ему, что получил письмо с родины, его просят повидаться с „Ивановым“ и передать задания. „Иванов“ ответил, что он с нами не работает и работать не желает и просил Окорокова оставить его в покое. Однако Окороков продолжал являться и в последний приход сообщил „Иванову“, что он, Окороков, откроет скоро в Париже дело и хочет взять „Иванова“ на службу и хорошее жалованье. В виде задатка предложил 100 франков. „Иванов“ денег не взял.
Я велел „Иванову“ переезжать на другую квартиру и тем самым исчезнуть из поля зрения Окорокова. Я полагаю, что Окороков связан с каким-либо нашим аппаратом, и т. к. он думает, что „Иванов“ с нами не работает, хочет нам его „продать“ вторично. Если это так, предпишите соответствующему аппарату оставить „Иванова“ в покое».
Москва дала иные рекомендации:
«Думаем, что „бегать“ от встречи с Окороковым не дело, ибо в конце концов эта встреча все-таки произойдет. Для того же, чтобы обезопасить себя со стороны Окорокова, по нашему мнению, нужно проделать следующее.
При ближайшей встрече „Иванов“ должен обрушиться на Окорокова с руганью за те „гнусные предложения“, которые он ему делал в свое время о работе с нами. Иванов должен заявить, что он не только никогда не согласится на такое позорное сотрудничество, но при ближайшем же случае взорвет Окорокова как большевистского агента.
Нам кажется, что такой оборот может дать нам соответствующую страховку и, может быть, убедит Окорокова, что „Иванов“ действительно с нами не работает. Сообщите ваши соображения».
Связной Третьякова предупредил Центр 18 октября 1931 года: «Насчет Окорокова прошу учесть следующее соображение „Иванова“: Окороков не скрывает своих общений с советскими учреждениями, его все считают большевицким агентом и стараются бойкотировать».
В Москве не понимали, что происходит:
«По вопросу настойчивых подходов Окорокова к „Иванову“. Нам так же, как и вам, в этом деле ничего не понятно. Мы срочно по этому вопросу запросили тамошний аппарат. Мы считаем этот вопрос весьма серьезным, так как в свое время мы давали категорические указания аппарату ни в коем случае не реализовывать Окорокова по этому делу. Исходя из этого, мы сомневаемся, рискнул ли наш аппарат без нашей санкции на такую операцию, имея наше запрещение. Мы боимся, что здесь дело более серьезное и что Окороков действует по своей собственной инициативе, а, быть может, и что-либо похуже.
При получении ответа оттуда мы вас срочно поставим в известность. Пока что дайте указания „Иванову“ ни в коем случае не встречаться с Окороковым».
Первая же проверка насторожила Центр:
«Оказывается, наш аппарат никаких указаний Окорокову по этому вопросу не давал, никаких записок мы не писали, и Окороков, у коего осторожно выясняли этот вопрос, утверждает, что после получения им в прошлом году директив не связываться с „Ивановым“ как с „провокатором“, он эти наши директивы строго соблюдает и никаких подходов к „Иванову“ не делал.
Как вы видите, дело становится весьма серьезным. Здесь мы допускаем, что Окороков — провокатор, выясняющий сейчас по заданиям противника, связан ли с нами „Иванов“ или нет. Каких-либо данных, кроме сообщенных вами фактов о подходах, против Окорокова у нас нет; наоборот, за последнее время он более или менее прилично работал как средний информатор.