А едят они, тятенька, знаешь что? Ты не поверишь – лягушек! У нас даже простой народ такое в рот взять постыдится, а у них герцоги с герцогинями едят, да при этом нахваливают. А еще едят котлеты. Возьмут кусок мяса, отлупят его молотком, зажарят и съедят.
У них ложки византийские еще в новость, а вилок венецейских они и не видывали. Я своему супругу королю Генриху однажды взяла да приготовила курник. Он прямо руки облизал. «Анкор! – кричит. – Еще!» Я ему приготовила еще. Он снова как закричит: «Анкор!» Я ему: «Желудок заболит!» Он: «Кес- ке-сэ? – Что это такое?» Я ему растолковала по Клавдию Галену. Он говорит: «Ты чернокнижница! Смотри, никому не скажи, а то папа римский нас на костре сжечь велит».
В другой раз я Генриху говорю: «Давай научу твоих шутов «Александрию» ставить». Он: «А что это такое?» Я говорю: «История войн Александра Македонского». «А кто он такой?» Ну я ему объяснила по Антисфену Младшему. Он мне:
«О нон-нон! Это невероятно! Один человек столько стран завоевать не может!» Тогда я ему книжку показала. Он поморщился брезгливо и говорит: «Я не священник, чтобы столько читать! У нас в Европе ни один король читать не умеет. Смотри, никому не покажи, а то мои герцоги с графами быстро тебя кинжалами заколют!» Вот такая жизнь тут, тятенька.
А еще приезжали к нам сарацины. Никто, кроме меня, сарацинской молвою не говорит, пришлось королеве переводчицей стать, ажно герцоги с графами зубами скрипели. Да этого-то я не боюсь, мои варяги всегда со мной. Иное страшно. Эти сарацины изобрели алькугль , он покрепче даже нашей браги и медовухи, не то что польской водки. Вот за этим тебе, тятенька, и пишу, чтобы этого алькугля на Русь даже и одного бочонка не пришло. Ни Боженьки! А то погибель будет русскому человеку.
За сим кланяюсь тебе прощавательно, будучи верная дочь твоя Анна Ярославна Рюрикович, а по мужу Anna Regina Francorum».
Вот такие письма писала домой на Русь русская королева Франции, принесшая французам настоящую цивилизацию.
Впрочем, и французы, и немцы с испанцами, итальянцами и англичанами приобщались к созданной русскими цивилизации весьма неохотно.
Люди средневековой Европы годами не только сами не мылись, но и подозревали любого любителя водных процедур в связях с нечистой силой.
Европа – это тысячелетие отсталости и мракобесия. Все отходы вываливались на улицы, ходить по которым из-за этого было весьма рискованно и днем, и ночью.
На Руси за такие фокусы нещадно пороли и даже могли «лишить живота». Впрочем, на Руси пришедшая из Византии мода на туалетные домики, стоящие отдельно от жилого помещения, дошла даже до самых бедных селений.
Именно тогда, когда в средневековых университетах среди называющей себя «гуманистической» профессуры появилась идея особого общеевропейского типа мышления и поведения, на Западе началась настоящая эпидемия истерических психозов, своего рода «психическая революция».
В эту эпоху Западную Европу охватила волна массовых галлюцинаций, вполне серьезного ожидания близкого конца света, маниакальной травли ведьм и колдунов с их эффектным сжиганием на кострах (пострадали даже животные, только за одно XV столетие было растерзано около 120 000 черных кошек и собак).
Одним из наиболее любопытных проявлений этого безумия, охватившего Англию, Францию, Испанию, Германию, Италию и остальные западноевропейские страны, по праву может считаться так называемая пляска святого Витта.
Она заключалась в следующем. Представьте себе обычный средневековый европейский город: Манчестер, Бремен, Неаполь, Сарагосу или Авиньон. Бюргеры – прихожане выходят из церкви, поприсутствовав на воскресной службе. Внезапно один из стоящих на паперти нищих падает и начинает биться в страшных судорогах, похожих на эпилептический припадок.
Казалось бы, заурядный эпизод. Местным жителям поднять бы бродягу на ноги, дать пару оплеух, чтоб пришел в себя, или окатить холодной водичкой. Но не тут-то было.
У собравшихся перед церковью горожан тоже начинаются судороги, будто от беснующегося нищего к ним по невидимым проводам перешли какие-то электрические заряды, и все – старики и дети, мужчины и женщины – начинают трястись и колотиться руками и ногами о землю.
Тряска распространяется от церкви все дальше и дальше, захватывает обитателей постоялых домов, прохожих на улицах, торговцев на площадях…