Конечно, сквозь все это слишком явно просвечивала апология пруссачества. Но тем не менее Моммзен обратил внимание на многое и многое, что до этого проходило мимо историков. В частности, защиту прав личности, а также то, что описываемое автором общество было намного сложнее, нежели кучка рабовладельцев и эксплуатируемая ими многомиллионная масса рабов.
Мы привыкли считать Древний Рим, да и вообще весь Древний мир «рабовладельческим периодом». Но не так давно видный историк и экономист Ю. Бородай показал всю относительность такого представления.
Оказывается, во многих странах Древнего мира, согласно последним исследованиям, рабство не занимало такого уж выдающегося места.
Рабство там существовало скорее как следствие отношения к человеку, а не как «основной способ производства», что нам вдолбили в голову советские преподаватели политэкономии.
Зато большинству цивилизаций Древнего мира свойственно дискриминационное отношение к «не своим», к людям, не принадлежащим к своему сообществу, вне зависимости от того, являются данные люди чьими-то рабами или нет.
«Истинно полисное воззрение» греков о том, что люди не своего полиса – не люди или по крайней мере не совсем люди, было широко распространено.
В высшей степени было оно свойственно и Древнему Риму республиканского периода. Но – и это может служить одним из важнейших показателей – чем сильнее развивалась императорская власть, тем оно становилось слабее.
Более того, во всех империях древности это воззрение если и не исчезло, то было весьма и весьма притуплено.
Одним из наиболее точных тестов на существование такого воззрения служит наличие или отсутствие социальной мобильности.
Создать жестко моноэтническое, а точнее, моноплеменное государство не удавалось никому, и всегда люди «не того рода» занимали в Риме весьма невыгодное положение. Это касалось плебеев и потомков покоренных племен, к примеру, из Иудеи.
Для них в государствах со значительным уровнем нетерпимости был закрыт путь наверх.
Никакой социальной мобильности в Древнем Риме республиканского периода быть не могло. Более того, следует учесть, что некоторая часть рабов получала волю. Но их статус был все равно не тот, что у прочих граждан.
В истории Рима, замечательной именно своей четкой разработанностью юридических понятий, они звались «вольноотпущенники».
Но заслужить высокое звание римского гражданина они могли только в порядке исключения. Собственно говоря, кровопролитные самнитские войны и велись из-за того, что рим-
ляне в обмен за военную помощь обещали дать самнитам римское гражданство – и, естественно, обманули.
Римское гражданство только для своих, для римлян – и к тому же есть римские граждане первого сорта (патриции) и второго (плебеи), причем, согласно преданию, и это различие было следствием племенного происхождения; якобы у плебеев несколько другие этнические корни. Таким было мышление римлян в республиканскую эпоху.
С созданием империи положение дел в Риме начало меняться. Социальная мобильность значительно возросла. С одной стороны, вместе с окончанием жизни республики мало-помалу исчезало и участие народа в делах государства, живая связь – то, что, собственно, и называлось «общее дело» – res publica.
Но, с другой стороны, социальная мобильность значительно повысилась. Для вольноотпущенника стало возможно получить римское гражданство более простым путем.
Более того, многие вольноотпущенники из императорского дома стали входить в императорский Совет, и, следовательно, у них появилась возможность влиять на политику.
А в начале II века в Риме совершилось нечто уникальное и невозможное с позиций не столь давних времен: в святая святых римской государственности – в Сенат (совет старейшин), этот реликт системы управления родоплеменного периода, был избран за военные заслуги перед Римом… мавританский князек Лузий Квиет, по некоторым сведениям – негр. Это означало полный крах полисного воззрения.
Интересно, что нечто похожее было во всех империях древности. В персидской монархии, судя хотя бы по библейской Книге пророка Даниила, даже для раба было возможно попасть на вершину власти.
Во всяком случае, никто не удивлялся наличию самого Даниила, да и трех отроков при персидском дворе. Попасть чужестранным рабам к какому-либо двору, да еще и на что-то влиять в государстве не имперского типа было просто невозможно.
Та же самая социальная мобильность, тесно увязанная с родовой, была в империи Александра Македонского. Она же победила и в Риме.
Таким образом, из классического примера империи можно вывести такие противопоставления: республика – национальна, причем даже на родовом уровне, империя – интернациональна.