Абулхаир отвернулся, не выдержав этого зрелища. Он поискал взглядом вожака табуна. Нашел. Кулан бил ногами, залитый кровью. «Господи, - ужаснулся хан. – Сам он привел в эту западню косяк или не смог удержать могучий порыв куланов?.. Куланы своенравны. В них просыпаются древние духи упрямства, когда они слышат шум. Теряют осторожность, ни за что не свернут, не ускользнут от опасности. Будто вступают в единоборство с теми, кто их гонит».
Разом отрезвел хан, разом избавился от безрассудной, рожденной погоней горячки. Охотничий азарт угас.
… Да, воспоминания не принесли облегчения Абулхаиру. Он заново пережил эту бойню, картину за картиной.
Вдруг хана осенил мысль: «Аул Тайлана недалеко отсюда… Какой же тайный смысл был в его словах, которые он передал мне через Мырзатая? Обида в них или намек? Или предостережение? Я должен разобраться в этой загадке. Завтра же».
И внезапное это решение успокоило Абулхаира, вернуло ему силу и уверенность.
Равнина упиралась в гряду едва заметных белесых холмиков. Издалека они напоминали шрамы на боку заезженной лошади. В ложбинках между холмиками били роднички, и возле них лоскутками зеленела сочная трава.
Юрта Тайлана стояла около родник. Чуть в сторонке – поле, на нем поднялись дружные всходы. На поле возвышались фигуры чучел. В зарослях чия – за полем – пасся скот.
Полог юрты был небрежно откинут, точно платок неряшливой молодухи. К коновязи привязана рыжая кобыла.
Когда из-за перевала появились всадники, глухо залаял огромный пес, вертевшийся около юрты. Из нее выскочила женщина. Она увидела быстро скачущих всадников. Женщина повернулась лицом к полю и стала энергично махать рукой. Там двигались двое – Тайлан и сын.
Со вчерашнего дня, пересекая такыр и исчезая в глухих зарослях Иргиза, неслись мимо аула Тайлана дикие обитатели степи. Чтобы они не вытоптали поле, не повредили всходы, Тайлан не спал всю ночь, отпугивая их криками.
«Уж не грядет ли в степь какая-нибудь беда? – с опасением размышлял Тайлан. – звери просто так, без причины не покидают верховья, не ищут укрытия в зарослях!»
Тайлан издалека узнал внезапно объявившихся гостей, но с места не стронулся. Он был удивлен, пытался догадываться, с чем же они пожаловали к нему.
Спустившись с холма на равнину, всадник остановился, потом спешился. Его примеру последовали остальные.
- Абулхаир! – тихонько, словно сам себе, шепнул Тайлан. Мальчик недоверчиво глянул на отца.
Абулхаир отдал повод коня слуге и, поманив за собой Мырзатая, направился к полю. Тайлан нагнулся к сыну:
- Беги, встречай своего нареченного отца!
Смуглый мальчишка послушно двинулся вперед, к гостям, но поминутно оглядывался на отца, будто призывал его не отставать, не оставлять его наедине с ханом.
Тайлан и Абулхаир-хан приближались друг к другу, широко улыбаясь.
«Парнишка пошел в мать, такое же большеглазый, с таким же прямым носом. ладный сын у Тайлана», - Абулхаир потрепал мальчика по голове.
- Совсем джигитом стал, вон какой вымахал! – оживленно произнес хан.
Мальчик смущенно потупился.
- Слава всевышнему, что хоть узнал его! – с радостью воскликнул Тайлан.
- Недаром говорят: человек понимает, как стареет, глядя на своих детей, - улыбнулся Абулхаир и раскрыл объятия Тайлану.
Тайлану было стыдно и неловко за свою поношенную будничную одежду. Не так надо бы встречать хана. Он преодолел смущение и бросился к хану. Они направились рука об руку к юрте, одиноко темневшей вдали.
Когда-то юрта была шестикрылой белой красавицей. Теперь же свалялся, пропылился насквозь ее белый войлок, будто покрылся от старости паршой. Жена Тайлана не осмелилась подойти к гости и приветствовала его низким поклоном: Абулхаир хоть и курдас – ровесник и друг ее мужа, да ханских кровей.
Молодые джигиты приволокли к юрте тушу жирного куланенка.
- С охоты возвращаемся, - пояснил Мырзатай, - хан дарует твоему сыну свою добычу!
Абулхаир прошествовал на почетное место. Убранство юрты свидетельствовало о том, что ее хозяин не копил добра, не гнался за достатком. Вывели краски на остове юрты, на предметах и вещах из дерева. Циновки из чия поредели, пообтрепались кошмы и коврики. У входа была подвешена торба с творогом, из которой в подставленную посуду лениво падали капли. В юрте было душно от застоявшегося воздуха.