Здоровяк поднял перед собой правую руку — на указательном пальце виднелся красноватый, не до конца заживший след от глубокого пореза.
— Ну смотри мне, Баф… — нахмурилась Ника. — Эй, гоблин, ты спишь?
Все трое посмотрели на Техея. В ответ тот тихо что-то пробубнил, звук из-под маски был едва слышен.
— Мы с тебя эту железку снимем, ладно? — спросила его девушка, и юноша коротко кивнул.
Техея усадили на край дивана, он далеко подавался вперед головой из-за кривой спины. Накинув поверх железной, разукрашенной маски ткань, Баф просунул инструмент и начал вгрызаться диском в металл. Раздался свист, шипение, из-под ткани вылетали снопы искр, но звук действительно едва был слышен, ткань прекрасно справлялась со своей задачей. Техей же жмурился, хотел заткнуть уши, но не мог, и лишь терпел ужасный, оглушающий шум, видя как перед его лицом, снаружи, ярко сияют мириады ярких искр.
Вдруг Ника почувствовала запах чего-то горелого. Баф, ничего не замечая, все продолжал вгрызаться болгаркой в металл, но когда черная ткань вспыхнула, словно спичка, то уже все трое поняли, что идея высекать искры в ткань была крайне идиотской.
— В-воды! — воскликнул Фен. — Воды!
— Так возьми, кретин! — закричала в ответ Ника и сама бросилась к умывальнику, набирая в большой стакан мутной водопроводной воды.
Девушка выплеснула ее на горящую, упавшую на пол тряпку, заливая очаг крохотного пожара. С тихим, приятным шипением, обгоревший кусок ткани погас, в комнате снова повисла тишина. Ненадолго, впрочем, потому как троица все как один услышали, как в замочную скважину входной двери кто-то пытается вставить ключ.
— Это хозяйка, прячьте его, прячьте! — шикнула Ника на друзей, и те, не придумав ничего лучше, скинули все, что было на столе, на пол, накрыв Техея кучей исписанных бумажных листов.
Дверь со скрипом открылась, и пожилая, с суровым взглядом женщина в потрепанной тоге вошла в комнату, сердито глядя на сидящих на полу молодых людей.
— Чего вы тут опять устроили? Ника, ты мне божилась что…
— Тетя Гея, да это не мы даже! — принялась оправдываться Ника. — Это снаружи, с улицы воняет. Чего-то жгут опять в переулке.
Женщина громко, раздраженно цокнула языком, окинув троицу взглядом, полным презрения и отвращения к молодому поколению. И она готова была уже разразиться длинной тирадой о том, как современная молодежь совершенно не уважает никаких порядков и правил, да только у нее за спиной открылась дверь в комнату напротив, откуда высунулась уже причесанная мордочка соседки с очками на носу.
— И-извините… — со старшими эта язва вела себя как пай-девочка, скромная и боязливая. — У меня вопрос как раз был…
— Ох, конечно, конечно… — проскрипела старушка и, кинув последний, полный ненависти взгляд внутрь комнаты Ники, бросила напоследок, закрывая за собой дверь: — Если будут тут после восьми — выгоню всех троих.
Дверь захлопнулась, все трое облегченно выдохнули. Под грудой листов и записей послышалось шебуршание, движение.
— Ничем больше накрыть не придумали? Вашу ж… — прохрипела Ника, убирая бумажки в сторону. — Я теперь целый день это все разгребать буду…
— Ой, да ладно тебе, — усмехнулся Фен. — Ты к учебе уже сколько месяцев не притрагивалась?
— Заткнись и помоги посадить его обратно.
Парни подняли стонущего от боли Техея, усадили его на диван. В металлической маске теперь виднелась длинная сквозная щель — достаточно большая, чтобы можно было сломать ее. Для этого, правда Бафу пришлось отлучиться минут этак на пятнадцать, а вернуться с монтировкой. Уперев один конец в глухой шлем, здоровяк не без помощи бородатого стал изгибать толстый металл по линии разреза, расширять шлем рядом с горлом так, чтобы там пролезла голова. И наконец, спустя минут десять пыхтения и вздохов, Ника аккуратно обхватила обеими руками ржавую маску и принялась стягивать ее с лица юноши, что стонал от боли, когда его шея из-за этого вытягивалась.
— Это вообще уже анекдот какой-то, — усмехнулся удивленный Фен. — Бафос, жги.
— Заходят как-то карлик, альбинос и женщина в бар…
— Заткнитесь, полудурки! — шикнула на них, бросив сердитый взгляд, Ника.
Девушка осторожно, едва касаясь тонкими пальцами, за подбородок приподняла голову Техея, заглядывая ему в глаза. В них читалась боль, ужасная усталость и полное смирение с судьбой. Одного лишь вида их, скрытых под полуприкрытыми веками, было достаточно, чтобы понять — этому человеку выпала тяжкая, незавидная доля.