— Техей, — тихо буркнул мальчик в ответ.
— А ты не из общительных, да? Я Цебей, а это мои прелестные дети, Раф и Йемнон, а та прелестная женщина — моя жена Медея.
Женщина приветливо улыбнулась Техею, коротко кивнула. Нехотя, Техей ответил взаимностью, просто чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.
— Позвали меня работать, токарь я хороший, вот и едем, — не унимался усатый мужчина, и у альбиноса закрались небезосновательные подозрения, что поток общения не иссякнет до самого пункта назначения. — А тебе зачем в Ладцали? Тоже работать едешь, или у тебя там родственники?
— Сейчас. Придумай какую-нибудь убедительную легенду, — в голове мальчика зазвучал тихий, шипящий голос, стал подначивать его соврать этому человеку.
— А я… — Техей нахмурился, на секунду умолк, раздумывая над тем, как бы получше солгать. К сожалению, лжец из него был никакой. — Я специалист по… смежным системам. Вот.
— По смежным системам? — мужчина задумчиво почесал подбородок. — Смежные, это типа как…
— Ну, смежные, — замялся мальчик, чувствуя, как в спину будто бы вонзаются тысячи иголок, а кончики ушей горят от стыда. — То-сё, смежные системы, обслуживание… Вот, в общем.
— Отлично, это должно сработать, — шипящий голос удовлетворительно обволакивал кору головного мозга, скользкой змеей уползал куда-то вглубь мозга, обвивал позвоночник.
— Сработать… С рабом работать — должно сработать, — вновь подкинул бесполезную цепочку голос маленькой девочки.
Цебей обеспокоенно смотрел на бледного, даже бледнее обычного своего состояния Техея. Мальчик пусть и не страдал уже от укачивания, все еще продолжал слышать то, что слышать не должен был, а страшнее всего был самый тихий, но самый жуткий голос где-то в самых темных глубинах сознания, нашептывающий ему бредовые, никому не понятные формулы. Будь у Техея в руке что-нибудь, чем можно писать, его рука бы уже сама по себе чертила треугольник с трехконечной звездой, спираль, четырехмерный тор…
— Ты голодный, наверное? — вывел из из транса добрый голос усатого токаря. — Пойдем, присаживайся к нам. Путь неблизкий, так и копыта двинуть можно без еды. Что ж тебя отправили-то совсем одного, без ничего?
Отказываться было невозможно. Когда отступила тошнота, ее место заняло мерзкое, тянущее и сжимающее все внутри чувство голода. Последний раз мальчик нормально ел перед выходом на нижние уровни, затопленные углекислым газом, а это было то ли два, то ли три дня назад — он и сам уже не знал сколько времени прошло. Все-таки под землей без часов было очень и очень трудно, так как неба не видно, вокруг постоянно темнота и организм начинает работать как-то совсем уж неправильно.
Техей подсел, мрачный, как туча, в узкий кружок этой беззаботной кочующей семьи токаря. Жена его уже достала из большой вещевой сумки завернутый в фольгу плоский, тонкий хлеб навроде лепешки, а к нему какой-то ароматный бурый соус в пластиковой баночке.
— Ты верующий, Техей? — спросил его Цебей, и все разом уставились на мальчика.
— А вы да? — искренне удивленно спросил Техей.
— Дурак! Не выдавай себя! — тревожно прогудел в голове панический, сопровождающийся отдаленной аварийной сиреной голос.
— Ну, т-то есть… Не знаю, я не думал об этом.
— Ну, если хочешь — помолись с нами, — улыбнулся Цебей.
Он и его семья выпрямили спины, закрыли глаза и сложили руки на груди. Женщина при этом одухотворенно улыбалась, а вот мальчики, похоже, хотели просто поскорее добраться до еды.
Техей никогда не видел верующих людей. Ему рассказывали о плебеях, которые тратят свое время на то, чтобы поговорить с каким-то невидимым, неосязаемым существом, но мальчик относился к рассказам о таких людях с изрядной долей скепсиса — никто из петрамантов не занимался подобной ерундой, даже плебеи были людьми достаточно приземленных, "земных" (насколько это слово применимо на Плиосе) взглядов. Но люди, что сидели сейчас прямо перед ним, эта странная семья без племени, по-настоящему молились, они благодарили некоего Тео за пищу, что он дал им и за то, что все они вместе. Это разительно отличалось от фанатичной веры аэроматов в священную задачу аэрации, и, сказать честно, аэромантам Техей верил как-то больше, чем этим людям, которые верили во что-то, что никак нельзя осознать.
Наконец, принялись за еду. Ужин (или обед, или даже завтрак — кто знает?) был довольно скромным, но Техею мать семейства отломила самый большой кусок лепешки. Мальчик жадно набросился на нее, обмакнув в оказавшийся невероятно острым соус, и, потея и истекая слезами, жадно ел свой кусок под тихие, сдавленные смешки детей. Конечно, этого было мало чтобы наесться, но все же это лучше, чем ничего.