Вдоль длинных рядов одинаковых, сваренных из железа клеток медленно прохаживались охранники с оружием. Лишь только кто начинал слишком громко кричать или разговаривать — всех в клетке избивали тупой стороной оружия, заставляли заткнуть рты и сидеть тихо. Шум не нравился главному надсмотрщику, толстому, тяжело дышащему мужчине в черной смеющейся маске. Для его дела, его работы, нужна была абсолютная тишина, особенно когда тот, с кем он "работает", должен по прибытию выглядеть так, словно его никто и пальцем не тронул. Впрочем, отсутствие синяков, порезов и ссадин еще не означало, что человек, что попал к надсмотрщику, отделался простым разговором.
— А что с этим..? — тихо, едва шевеля пересохшими губами спросил один из пленников у соседа.
— А, этот особый… Политический… — хрипло ответил тот, щурясь и глядя на бледную, изогнутую фигуру в полумраке. — Лучше сразу сдохнуть, чем нарваться на такое.
Пленники кто с интересом, а кто с отвращением и ужасом смотрели на бледную, почти идеально белую фигуру мальчика. Вот уже много дней он подвергался страшной пытке — его обернули вокруг большого, толстого железного барабана так, что мальчик все время находился в неудобном, согнутом положении, не в силах при этом пошевелить даже шеей. Кровь приливала к его свешивающейся вниз голове, обритой наголо, делая ее красной, как спелое яблоко. Голова при этом была наглухо закована в странную, тяжелую железную маску, передняя часть которой издевательски напоминала сварочную.
На голые ноги, задранные кверху, непрерывно, капля за каплей ритмично капала вода. Сперва он, лишь только пришел в сознание, подключенный к капельнице с кровью, пытался сопротивляться, кричал… Но теперь он безмолвно, раз за разом пытался просто заставить свое сердце остановиться, просто приказать ему и…
— Ну, как мы сегодня с тобой будем развлекаться? — облизнувшись под черной маской протянул надзиратель. — Или может ты скажешь мне что-нибудь новенькое, м?
Но сказать Техею было нечего. Ничего он не знал и не помнил, и даже если он что-либо знал раньше, то теперь эти воспоминания просто завяли и рассыпались, как мертвое растение. Он раз за разом, днями на пролет повторял одно и то же: "Я не знаю где атлас", но все было тщетно. Конечно, он бы и сам не поверил, будь он на месте похитителей.
— Ну же, поговори со мной, милый, — надзиратель улыбался. — Ты ведь знаешь, что никуда не денешься с этого корабля, пока мы не найдем его. Представь, тебя сразу осудят и подарят тебе долгожданную смерть…
Но мальчик молчал. Он мог бы пошутить, мог бы показать характер, но зачем? Это ведь никому ничего не докажет. Он уже издевался над жирным садистом, раз за разом давал ложные наводки… Но ничего не менялось и не прекращалось. Пытки, мучительные, уродующие тело юноши, не заканчивались ни на секунду. Он уже и не помнил, сколько времени провел на этом проклятом корабле.
— Что ж… Давай попробуем кое-что новенькое.
Надзиратель ушел прочь, и через пару минут вернулся с большим пластиковым мешком и генератором, к выхлопной трубе которого был присоединен длинный шланг от противогаза аэромантов.
— Эту игру я подсмотрел у твоего народа, кстати, — ухмыльнулся надзиратель и напялил пластиковый пакет на голову юноши, прямо поверх глухой железной маски. — Тебе должно понравится. Напомнит тебе о доме.
Сразу после этого мучитель завел генератор, выплевывающий в душный, влажный воздух клубы едкого дизельного дыма, и просунул трубку в пакет. Техей мгновенно ожил, зажмурился от черного дыма, кашляя и задыхаясь, ощущая, как он проникает в легкие, в желудок, да даже в мозг… Заполняет всего тебя, отравляя, вызывая мерзкие опухоли внутри организма. Но не сразу, а медленно, медленно, и при этом душит, не дает дышать…
Юноша начал было терять сознание, бился в конвульсиях на своем пыточном станке, как надзиратель резко снял с его головы мешок. Мальчик тут же шумно, жадно вздохнул, глотая душный, воняющий потом и гнилью воздух и откашливаясь. Весь его рот и нос были полны черной, едкой копоти, тянуло блевать, но уже давно блевать было нечем — ребра, обтянутые кожей, явно давали понять, что кормили Техея только тогда, когда у надзирателя было хорошее настроение. Его тело, до этого сильное и жилистое, теперь превратилось в жалкое подобие себя самого с тонкими, болезненными руками, искривленной, выгнутой колесом спиной и тощими, атрофированными ногами.