У берега медленно и тяжко поднималась и опускалась многотысячепудовая барка. Как будто гигантское животное дышало.
Послышался глухой звонок нежданный, докучный. Так звонят к молодости, стучатся и ждут за дверью, и униженно смотрят в холодные глаза. Так терпеливо выжидают, заботливо приодевшись, чтобы понравиться в новых, ярко-желтых перчатках, облегающих тонкую, теперь холодную руку.
Она была в длинных желтых перчатках, облегавших тонкую руку. Ее грудь подымалась и опускалась, и голос прерывался не от волнения, не от высокой лестницы.
-- Я пришла... Я думала, -- начала она, и остановилась, пораженная холодностью его глаз.
-- Может быть, я не вовремя?
-- Ничего, пожалуйста, -- сказал он.
-- Я была здесь поблизости и подумала: может быть, вы дома?
Он ответил насмешливо:
-- Да. Я дома. Садитесь.
Наступила неловкая пауза. Она взглянула на него и проговорила:
-- Но я не хочу вам мешать.
-- Собственно говоря, -- ответил он, -- я действительно собирался выйти по делу.
-- Я сейчас. Только отдохну.
-- Сегодня холодно? -- спросил он, заинтересовавшись своими ногтями.
Она не слышала, занятая своими печальными мыслями.
-- Я спрашиваю: холодно ли сегодня?
Она испуганно и быстро ответила.
-- Да, ветер.
-- Разве так трудно было ответить сразу? -- строго спросил он, уставив на нее холодные глаза.
-- Я ведь ответила, что дождь.
-- Дождь, -- он усмехнулся. -- Нет никакого дождя.
Он поднялся со стула и подошел к окну.
-- Я наблюдаю за этой баркой. Я вообще люблю наблюдать жизнь. Прежде здесь работало шесть мужиков, а вот уж два дня как их только пять. Вероятно, один заболел, простудился, что ли.
Он поморщился и стал думать -- когда она догадается уйти.
-- Ты не любишь меня, -- наконец, сказала она.
-- Здравствуйте. Новости.
-- Нет, я знаю, я чувствую, что не любишь
-- Да тут нечего чувствовать, -- рассердился хозяин. -- Я уж имел честь сообщить вам об этом.
-- Что же будет?
-- Я не знаю. Я ничего не знаю.
У нее было растерянное, старое, заплаканное лицо, и он старался не глядеть на нее.
-- Что будет? Ничего.
-- Ты хочешь меня выбросить, как... как... -- у нее опять покатились слезы.
-- Боже мой, -- кисло протянул он. -- Я не понимаю, чего, собственно, вы от меня хотите? Обо всем уже переговорено, перетолковано десять раз. Мы разные люди, мы совершенно разные. Вам доставляет странное удовольствие приходить сюда, в пятый раз.
Она прервала:
-- Я после этого была всего три раза.
-- Ну, три, -- согласился он. -- Вам доставляет удовольствие мучить себя, мучить меня, жевать одно и то же. Нет, покорно вас благодарим. Господи, только не плачьте.
-- Я не плачу, -- ответила она, изо всех сил сдерживая слезы. -- Я только... Ну вот, я не плачу.
-- Мы разные люди. Это сразу было видно... Послушайте, что это у вас за перчатки?
-- Ведь вам правится такой цвет.
-- Мне? Этот ужасный рыжий цвет? Матушка, что с вами?
Он остановился против нее, притворяясь удивленным.
-- Помните, в театре одна дама носила, и вы сказали... сказали...
-- Ну да, ей, к ее светлым волосам, они шли. У вас нет никакого вкуса. Что вы делаете? Зачем вы рвете перчатки?
-- Они мне не нужны, -- зло и упрямо оказала она, разрывая бедные перчатки.
-- Глупо. Неумно.
-- Я знаю: вы меня всегда считали дурой.
-- О, Господи, -- вздохнул он с видом невинного мученика.
-- Что вы сделали со мной? -- вдруг сказала она, и глаза ее сверкнули. В ее тоне и фигуре было что-то такое, чего он инстинктивно испугался.
-- Что я с вами сделал? Вы не девочка, -- ответил он лживым голосом.
Она продолжала. Казалось, что она сделалась выше ростом:
-- У меня было что-то свое, вот здесь, что я берегла в себе. У меня был прекрасный муж, он мне дороже всего.
-- Но муж при вас и остался.
Ее голос дрожал. Она не смотрела на него:
-- Мне стыдно ему смотреть в глаза. Мне стыдно смотреть на себя в зеркало. Мой ребенок вырастет, я его тоже буду стыдиться.
Как будто что-то царапнуло его за сердце. Он несмело сказал:
-- Надо взять себя в руки.
-- Я не думала, я бы никогда не поверила, что так случится. Зачем я вас встретила? Я вас даже не любила, -- продолжала гостья, едва следя за своими словами.
-- Ну да, это потом все женщины говорят, -- бросил хозяин.
-- Я думала, что мы будем друзьями. Веришь? Ты первый, первый, к которому я пришла после мужа. Ты не веришь мне?
-- Верю... Да не все ли равно?
Но ей казалось, что это не все равно.
-- Я теперь пустая. Я сразу стала старухой. Я хочу убить себя.
-- Ну, это уж, право, лишнее.
-- Я другая, я совсем другая. Ты не знаешь меня. Я люблю тебя, и потому ты мог меня сделать такой... Капля за каплей...