Но даже такого сна за последние двое суток ему не хватало. В убежище он спал урывками, то и дело вскакивая, стоило Малышке шевельнуться. Хуже всего, что тут, в подземелье, от него ничего не зависело. В мучительном, растягивающемся до бесконечности бездействии он терял счет минутам, часам, вдохам и выдохам, пульсации крови. После того как улетели вертолеты и ушли люди, осквернившие город, появились другие — странные. Эти как будто вели себя прилично — во всяком случае пока. Но всё равно они были пришельцами, которые вторглись на чужую территорию, и они несли с собой опасность.
Бродяга преданно исполнял свой долг, охраняя Малышку. Он не отсиживался в укрытии безвылазно и мог с почти чистой совестью считать, что не только Безлунник приложил руку к тому, что ушли те, первые. Он, бродяга, тоже сделал кое-что — и, возможно, это не осталось незамеченным Господом, а значит, ему зачтется. Угрызений совести он не испытывал: те люди были очень плохими. Они увезли тихих, которые не спрятались; они убивали бродячих собак и кошек; они уничтожили обнаруженные ими следы посещения — в общем, это были тупые свиньи, которые вели себя так, будто они здесь хозяева. Но бродяга знал, что они ни разу не хозяева, несмотря на свои многозарядные пушки, вездеходы, вертолеты, камеры слежения и свое излучение, пронизывавшее всё вокруг. Бродяга не ощущал излучения — о нем ему рассказала Малышка. Она чувствовала зуд — не кожей, а внутри себя, костями, — и он не знал, как ей помочь. Для него это был еще один повод ненавидеть пришельцев и желать, чтобы они сгинули в одночасье… или как получится.
Преодолевая сонливость, он поспешил вынести Малышку на свежий воздух. Уселся под деревом в саду, положил девочку на траву и стал смотреть, как она спит. Почувствовал умиление, тепло в груди, почти счастье, когда увидел, что ее щечки порозовели…
Вскоре его разморило. Он ощущал на лице прохладу с вкраплениями солнца. Прикрыл глаза. Стало почти темно. Подкралась зеленоватая мгла, сгустившаяся под листьями деревьев, — это был еще не сон. Птицы пели, как в раю, путь в который ему навеки заказан. Он всё же потянулся туда — не телом, конечно, а усталой душой, — но на дороге подстерегала бездонная яма, западня, вырытая дьяволом. Он провалился в нее, не заметив, и потом уже не видел ничего, кроме темноты.
Когда он проснулся, Малышки рядом не было.
Это заставило его проснуться еще раз, если только такое возможно, — он будто перешел на более высокий уровень бодрствования с повышенной остротой восприятия. И с повышенным уровнем страха божьего. В первую секунду страх в нем зашкалил, и он задрожал, как лист на ветру, ожидая, что в следующее мгновение будет сорван и унесен в небытие. Но ветер из преисподней, вестник неминуемой расплаты, лишь коснулся его своим ледяным дыханием…
Потом бродяга немного успокоился. Малышка могла уйти погулять одна — такое изредка случалось и раньше. Правда, она покидала его ненадолго и уходила недалеко. Ну а кто сказал, что и на сей раз она скоро не вернется? Он вскочил на ноги и бросился искать ее, чтобы приблизить момент, когда увидит ее живой и здоровой.
И неспящей.
28. Розовский: Девочки во сне и наяву
«Европейский» был, конечно, не единственным отелем в городе. В двух кварталах от него находилась гостиница «Дружба», о чем любезно уведомляла отпечатавшаяся в мозгу карта. Она же привела Розовского на место. При виде шести букв на фасаде он спросил себя, почему никогда не видел гостиницы с названием «Любовь». Звучало бы неплохо: «Недельку прожил в „Любви“. Чисто, уютно, сотня в сутки».
По дороге он, правда, заглянул в здание бывшей мэрии, оказавшееся начисто лишенным мебели и засранным сильнее любого другого в центре, причем в буквальном смысле слова. Видимо, тут срабатывал какой-то человеческий инстинкт, для которого даже Розовский затруднился сразу подобрать точную формулировку. В конце концов он остановился на «анти-властном рецидиве анальной фазы».
В «Дружбе», встретившей его девственно-нетронутой контрольно-следовой полосой пыли, он выбрал себе сносный номер, и постепенно к нему вернулось утраченное душевное равновесие. Приказ для «креатуры» он отбарабанил, руководствуясь не сиюминутными эмоциями, а уже вполне продуманной тактикой действий.