Когда же, поговорив много и долго, изгнал я из души его ложную мысль (о важности синагоги), то спросил его и о причине, по которой он, оставя Церковь, влек эту женщину в еврейское сборище. Он отвечал, что многие сказывали ему, будто клятвы, там даваемыя, особенно страшны. При этих словах я застенал, воспламенился гневом, и потом засмеялся, видя коварство диавола и то, к чему успел он склонить людей. Я стенал, размышляя о беспечности обольщаемых, я воспламенился гневом, а смотря опять на то, каково и как велико неразумие обольщенных, я смеялся.
Об этом я рассказал и сообщил вам потому, что вы бесчувственны и несострадательны к тем (из христиан), которые и сами делают и другим позволяют делать с собою такие вещи. Видя, что кто-нибудь из ваших братий впадает в подобныя беззакония, вы считаете это чужою бедой, а не вашею, и думаете оправдаться пред обличающими вас, говоря: а мне какая забота? Что у меня общаго с ним? Это слова, выказывающие крайнее бесчеловечие и сатанинское жестокосердие!
Что говоришь ты? Будучи человеком, имея одну и ту же природу, или даже, — если уже говорить об общности природы, — имея одну главу — Христа, ты осмеливаешься сказать, что у тебя ничего нет общего с твоими членами? Как же ты исповедуешь, что Христос есть глава Церкви?
Глава, естественно, соединяет все члены, с точностью направляет их друг ко другу и связывает между собою. Если (на самом деле) у тебя ничего нет общего с твоими членами, то ничего нет у тебя общего и с твоим братом, и Христос не глава тебе.
Иудеи пугают вас, как малых детей, а вы не чувствуете этого. Как негодные слуги, показывая детям страшныя и смешныя личины (сами-то по себе оне не страшны, но только представляются такими по слабости детскаго ума), возбуждают большой смех; так и иудеи пугают только слабых христиан своими личинами. Могут ли, в самом деле, устрашать обряды их, срамные и постыдные, — обряды людей, прогневавших Бога, подпавших бесчестию и осуждению?
Не таковы наши церкви, нет. Они истинно страшны и ужасны. Ибо, где Бог, имеющий власть над жизнию и смертию, где так много говорят о вечных муках, об огненных реках, о ядовитом черве, о несокрушимых узах, о тьме кромешной, — то место страшно. А иудеи ничего этого и во сне не видят, так как живут для чрева, прилепились к настоящему, и по своей похотливости и чрезмерной жадности нисколько не лучше свиней и козлов. Только и знают, что есть да пить, драться из-за плясунов, резаться из-за наездников. Это ли, скажи мне, заслуживает почтения и страха?
Кто может утверждать это? Отчего же нам представляется это страшным? Разве уже кто скажет, что и опозорившиеся слуги, не смеющие вымолвить слова и выгнанные из господскаго дома, страшны для (слуг) почетных и пользующихся свободою? Но это — не так, нет. Корчемницы отнюдь не почетнее царских палат, а синагога бесчестнее и всякой корчемницы, потому что служит убежищем не просто для разбойников и торгашей, но для демонов, а вернее сказать, не синагоги только (служат таким убежищем), но и самыя души иудеев, что и постараюсь доказать в конце слова <... >
Если бы ты увидел на площади, что кого-нибудь, осужденного по справедливому приговору, ведут (на смерть) и имел бы власть вырвать его из рук палача, скажи мне, не употребил ли бы ты всех средств для освобождения его? А теперь видишь своего брата, беззаконно и неправедно влекомого в пропасть погибели, не палачом, а диаволом, и не хочешь вступить в борьбу, чтобы избавить его от такого злодейства?
Получишь ли тогда какое снисхождение? — Но он, скажешь, сильнее и могущественнее тебя? — Покажи его мне. Скорее решусь сложить свою голову, нежели дозволю ему вступить в это священное преддверие, если он будет упорствовать и оставаться при том же.
«Что у тебя, — скажу ему, — общего со свободою, с вышним Иерусалимом? Ты избрал нижний (Иерусалим), с ним и работай. Ибо и он, по слову апостола, работает с чады своими (Гал. 4, 25). Ты постишься с иудеями? Так сними вместе с ними и обувь, ходи по площади босыми ногами, и будь сообщником их позора и срама. Но ты на это не можешь решиться: тебе стыдно и позорно. Так иметь одинаковую с ними внешность ты стыдишься, а участвовать в их нечестии не стыдишься? Какого же можешь ожидать себе снисхождения, когда ты христианин только наполовину?»
Поверьте, скорее сложу свою голову, нежели оставлю без внимания кого-нибудь из таких больных, если только увижу: если же не буду знать, то Бог, конечно, простит. Об этом пусть поразмыслит и каждый из вас самих, и никто пусть не считает этого дела маловажным.