Трансформация Адинука прошла спокойно. Эликсир, как оказалось, алхимик предусмотрительно изготовил заранее. Тот просто ждал своего часа в бездонной сумке где-то между логовом паучихи и залежами свитков с текстами баллад. Светлый бард накапал себе десертную ложку бесцветной жидкости из темной стеклянной склянки, покрытой паутиной, брезгливо понюхал и решительно отправил содержимое в рот.
Паучиха, которой он предварительно почесал голову, доверчиво ткнулась ему в бок и тут же отпрянула. Преображение свершилось: бледная кожа сменилась иссиня-черной, зелень глаз налилась краснотой, соломенные волосы выцвели до серебристости. Неизменными остались лишь заостренные черты лица да косоглазие.
— Радость моя? — осторожно позвал питомицу троу.
Та бросилась к нему со всех ног и уронила на пол каюты.
— Эй! — хохоча и отбиваясь от ее попыток ластиться, воскликнул бард. — Задавишь! Кто тебя тогда кормить и чесать будет?
Похоже, прежний облик хозяина пришелся ей по вкусу куда больше.
— Узнала, — тихонько выдохнул орк и тихо, чтобы не привлекать лишнего внимания, вышел на палубу, осторожно переступив высокий порог каюты.
Он все еще не испытывал к паукам теплых чувств независимо от их размера и степени дружелюбности.
— Как все прошло? — осведомился Гарб, печально взирающий на набегающие на нос корабля волны.
— Как по маслу — отчитался воин. — Можно показывать?
— Дай подумать, — попросил гоблин и попытался представить себе темного эльфа.
Образ поплыл перед глазами: мозг самостоятельно попытался подменить темного эльфа светлым. На светлого сознание среагировало попыткой привычного приступа ярости. Гарб сделал глубокий вдох, досчитал до ста и повторил эксперимент. На этот раз пошло легче. Еще немного и можно рискнуть.
— Веди, — разрешил он и смежил веки.
Аггрх медленно поплелся обратно, искренне надеясь, что троу за это время успел наиграться и уже спрятал зверюгу обратно в сумку.
Присутствие Рати шаман научился определять даже с закрытыми глазами. Девушка всегда приближалась беззвучно в своей шпионской манере, но Гарб все равно умудрялся точно знать, где она находится. Вот и сейчас для шамана не стало сюрпризом, когда его нежно погладили по голове изящной ладошкой.
— Ты пахнешь радостью, — сказал гоблин, не открывая глаз. — Что-то случилось?
С некоторых пор он доверял хапуге и мог себе позволить такую беспечность.
— Я просто подумала, что из того места, куда мы плывем, рукой подать до цитадели. Ну, ты понимаешь, о чем я.
— Понимаю, — кивнул ловец духов. — Опять хочешь отправить меня вместе с посохом на съедение Сконму.
— Вот опять ты начинаешь! — обиделась Рати. — Ничего с тобой не случится.
Готовую начаться ссору прервало появления орка в сопровождении стройной фигуры с намотанным вокруг головы темным покрывалом. Воин тактично кашлянул, и Гарб открыл глаза.
— Долго еще, — из-под плотной ткани раздался голос Адинука. — Тут жарко и дышать нечем.
Гарб сам сделал пять шагов навстречу и стремительно сдернул покрывало.
— Сработало! — захлопал в ладоши бард, и гоблин сгреб его в объятия.
Шаман никому не признался, что едва подавил желание задушить эльфа, потому что точно знал, что он все равно светлый. Вся маскировка сразу как будто растаяла. И все же ярость удалось приглушить достаточно легко, когда хрупкие косточки друга начали опасно похрустывать. Неожиданно помогло переключение в режим счетной машины. Разум тут же очистился от избытка чувств, и стало легче. Только сил такое состояние отнимало изрядно, и гоблин принялся высчитывать, на сколько его хватит.
***
Минула неделя. Адинук продолжал развлекать экипаж песнями, облюбовав себе для этого место в гамаке, натянутом на шканцах между гротом и бизанью недалеко от мостика и капитанской каюты. Повыше, чтобы никто с палубы не достал. Отвлекался он только если в голову вдруг забредала случайная дикая рифма. Тогда остроухий осторожно, чтобы не спугнуть, откладывал лютню в сторону, тихо доставал из сумки перо с пергаментом и начинал ее ловить. Обычно недолго, после чего он с остервенением соскребал ножом написанное и снова брал в руки инструмент.
Гномы, и особенно рулевой, вынужденный все время находиться рядом, сначала бесились от почти беспрерывного концерта, потом начали тихо звереть, но через пару дней вдруг привыкли и даже осмелились на несколько заказов. Эльф довольно быстро на слух подобрал мелодии под гнусаво напетые слова на цвергском, и теперь Рыдло иной раз приходилось подгонять заслушавшихся матросов, чтобы те не забывали о своих обязанностях. И сам он, бывало, тоже стоял и пританцовывал под «Веселую фрау» или грустил под «Последний абордаж», так что подчиненных особо не наказывал.
Сгорбленный Гарб все также коротал время на полубаке, откуда открывался хороший вид на море прямо по курсу, вглядываясь то ли в горизонт, то ли в себя. Отвлекался он только на еду и сон. Рати старалась быть рядом, но почти любой разговор, который она пыталась завязать, неизменно приводил к ссоре. Поэтому девушка вскоре начала просто молча присутствовать неподалеку, постреливая глазками в преступно не проявляющий взаимности предмет своего обожания и тяжело вздыхая время от времени.
Хапуга даже стала в какой-то момент сомневаться в собственной привлекательности. А вдруг он просто видит в ней чудовище и поэтому постоянно отвергает, но не говорит об этом вслух, потому что слишком правильный и воспитанный?
Аггрх убедился, что смертоубийств в ближайшее время не намечается, и отсыпался в своей каюте, пытаясь глушить разыгравшуюся мигрень. Поэтому и не увидел, как гоблин, дождавшись очередной отлучки Рати, внезапно покинул свой пост и быстрым решительным, хоть и ковыляющим шагом, направился к Адинуку. Чернокожий бард, завидев приближающегося компаньона, прекратил петь и с интересом уставился на шамана.
— Послушать пришел? — спросил он.
Гарб отрицательно мотнул головой.
— Не совсем, — проскрипел гоблин. — Ты со мной путешествуешь уже много месяцев, мы вместе пережили много приключений, и я кое-что хочу спросить. Зачем ты постоянно сочиняешь новые баллады? Какой в этом смысл? То есть иные барды сочинят десяток-другой и успокаиваются, но ты же делаешь это все время! Мне непонятно, а когда я чего-то не понимаю, то начинаю нервничать. Я и так еле сдерживаюсь, сам понимаешь, так что удовлетвори мое любопытство, будь другом.
— Ах, любопытство — похвальная черта, — троу провел пальцами по струнам. — Тебе, наверное, можно открыть эту тайну. Я не говорил, что влюблен по уши, как орел в небо?
— Мне не говорил, — пожал плечами Гарб. — А когда влюбляешься, обязательно сочинять песни в таких количествах?
Адинук взял пару мелодичных аккордов, сложившихся в грустную мелодию.
— Я бы спел об этом, но именно на этой балладе у меня всегда наворачиваются слезы и ком подступает к горлу, — сказал он. — Тебя же интересует именно количество? Знай же, что я не просто так сбежал из-под материнского крыла.
Эльф вылез из гамака и потянулся.
— Пойдем, — поманил он гоблина за собой. — Эта длинная история не для посторонних ушей. К тому же внизу свист ветра, скрип снастей и плеск волн отвлекают меньше.
Каюта эльфа была наполовину затянута толстыми нитями паутины. Отодвинув клейкую сеть от входа рукой, бард пригласил гоблина войти. Сам он уселся на привинченный к полу табурет, предложив гостю место на койке — там паутина была не такая густая. Гарб присел, чтобы выслушать троу. Впервые за две недели он перестал видеть в эльфе врага и снова увидел друга и личность, у которой есть свои чувства и мысли.