– Не беспокойся! Вот разве чуточку собаке.
Появилось молоко, появился корм для собаки. Лопарь услышал музыку из горницы и насторожился:
– Что это?
– Это бьют наши часы, – отвечает Ингер, едва не лопаясь от гордости.
Лопарь опять покачал головой и сказал:
– У вас есть дом, и конь, и деньги, скажи мне, чего у вас нет!
– Да мы уж и не знаем, как благодарить Бога.
– Олина велела тебе кланяться.
– А-а! Как она поживает?
– Ничего. А где твой муж?
– Пашет.
– Говорят, он так и не купил землю? – бросает лопарь.
– Не купил? Кто это говорит?
– Люди говорят.
– Да у кого ж ее было покупать? Ведь она общая.
– Да, да.
– А поту он сколько положил на эту землю!
– Они говорят, это государственная земля.
Ингер ничего не поняла и сказала:
– Ну, может быть. Уж не Олина ли это говорит?
– Не помню кто, – ответил лопарь, шныряя по сторонам лукавыми глазами.
Ингер удивлялась, что он ничего не выпрашивает, обычно-то Ос-Андерс всегда что-нибудь выпрашивал, как все лопари; они вечно клянчат. Ос-Андерс сидит, ковыряет в своей глиняной трубке и раскуривает ее. Вот это трубка, он дымит так, что его старое сморщенное лицо выглядит словно таинственный рунический камень.
– Нет смысла спрашивать, твои ли это дети, – подлизывается он. – Они ведь похожи на тебя. Вылитая ты, когда была маленькая!
Ингер была в детстве урод и страшилище, – разумеется, глупо его слушать, но она все равно вспыхивает от гордости. Даже лопарь может обрадовать материнское сердце.
– Если б мешок твой был поменьше набит, я бы дала тебе кой-чего, – говорит она.
– Нет, не беспокойся!
Ингер с ребенком уходит в дом, а Элесеус остается с лопарем. Они отлично ладят друг с другом, в мешке у лопаря лежит что-то чудное, мохнатое, мальчик хочет потрогать. Собака возле повизгивает и взлаивает. Когда Ингер выходит с припасами, она слегка вскрикивает и садится на пороге.
– Что это у тебя? – спрашивает она.
– Ничего. Заяц.
– Я видела.
– Парнишка твой захотел посмотреть. Собака подняла его сегодня и прикончила.
– Вот тебе еда! – говорит Ингер.
По старинному опыту известно, что неурожаи следуют один за другим по меньшей мере два года подряд. Исаак набрался терпения и примирился с судьбой. Ячмень сгорел, укос был посредственный, но картошка как будто опять выправлялась, так что хоть и плохо было, но до голода еще далеко. Исаак же вдобавок припас дрова да бревна для стройки, которые можно было свезти в село, а так как по всему побережью хорошо ловилась сельдь, то денег на покупку дров у людей было вдоволь. Уж не перст ли Провидения, что ячмень не уродился? Где бы он стал молотить его без овина и гумна? Пусть хоть перст Провидения, в конце концов, не беда.
Другое дело, что появились новые тревоги. Что такое сказанул Ингер летом какой-то лопарь – что он не купил землю? Разве надо ее покупать? Зачем? Земля лежала себе полеживала, лес стоял-постаивал, он обработал ее, построил жилье в непроходимой глуши, кормил свою семью и свою скотину, никому не был должен и работал, работал без устали. Бывая в селе, он много раз собирался потолковать с ленсманом, но все откладывал разговор; ленсмана не очень хвалили, а Исаак был не так чтобы речист. Что он ему скажет, когда придет, как объяснит, в чем дело?
Однажды зимой ленсман сам приехал к новоселам, он привез с собой еще другого человека и пропасть бумаг в портфеле, – и был это сам ленсман Гейслер. Он увидел большой открытый бугор, очищенный от леса и ровно круглившийся под снегом, подумал, что все пространство также обработано, и сказал:
– Да ведь это большая усадьба, ты что же думаешь, такую штуку можно получить задаром?
Вот оно! У Исаака сердце захолонуло от страха, и он ничего не ответил.
– Тебе бы следовало приехать ко мне и купить землю, – сказал ленсман.
– Хорошо.
Ленсман говорил об оценке, размежевании, обложении, государственном налоге, – и чем больше уяснял Исаак суть дела, тем слова ленсмана казались ему все менее и менее фантастическими. Ленсман обратился к своему спутнику и сказал:
– Ну, землемер, как велики угодья?
Но ответа он ждать не стал и записал площадь участка наугад. Спросил Исаака, сколько он привез возов сена и сколько накопал мер картофеля. А как же быть с межеваньем? Ведь в лесу по пояс в сугробах межеванье не проведешь, а летом сюда не добраться. Во сколько сам Исаак определяет лес и выгон?
Этого Исаак не знал; до сих пор он считал своим все, что видел. Ленсман сказал, что казна требует определить границы надела.
– Чем больше у тебя участок, тем дороже он стоит, – сказал он.
– Так.