– Не нарочно ведь! – буркнула она.
– Знаю, – ответил Исаак, – но ты бы лучше не трогала.
– Больше я не прикоснусь к ее цветам, – сказала Олина. Но они уже все равно погибли.
И почему это лопари стали теперь захаживать в Селланро гораздо чаще, чем прежде? Ос-Андерс – какие такие у него тут дела, неужто он не может просто пройти мимо? За одно лето он дважды ходил через перевал, а ведь у Ос-Андерса не было оленей, за которыми надо присматривать, он кормился подаянием и жил из милости у других лопарей. Стоило ему появиться на хуторе, как Олина тотчас бросала работу и принималась сплетничать с ним о знакомых сельчанах, а когда он уходил, мешок у него бывал туго набит всякой всячиной. Исаак угрюмо молчал два года.
Но вот Олине опять понадобились новые ботинки, и тут уж он не стал молчать. Была осень, Олина же каждый день трепала ботинки, вместо того чтоб ходить в комагах или деревянных башмаках. Исаак сказал:
– Нынче хорошая погода. Гм! – Это для начала.
– Да, – ответила Олина.
– Послушай-ка, Элесеус, разве утром на полке было не десять сыров? – спросил Исаак.
– Да, десять, – ответил Элесеус.
– А сейчас только девять.
Элесеус снова пересчитал сыры, задумался ненадолго и вдруг вспомнил:
– Ну да, а еще тот, что унес Ос-Андерс, вот и будет десять.
В горнице воцарилось молчание. Маленький Сиверт тоже принялся считать и повторил за братом:
– Вот и будет десять.
Снова воцарилось молчание. Олине ничего не оставалось, как объясниться:
– И что из того, что я дала ему крошечный сырок? А детям еще рано соваться не в свои дела. Теперь-то понятно, в кого они уродились! И уж точно, что не в тебя, Исаак.
На этот намек никак нельзя было не ответить.
– Дети такие, как надо. А вот ты скажи мне, какие такие благодеяния оказал Ос-Андерс мне и моей семье?
– Благодеяния? – переспрашивает Олина.
– Да.
– Он-то, Ос-Андерс? – говорит она.
– Да. За что это я должен давать ему козьи сыры?
Но Олина уже пришла в себя и дает следующий ответ:
– Господь с тобой, Исаак! Да разве это я привадила Ос-Андерса? Помереть мне на этом месте, если я когда с ним заговаривала!
Блестяще. Исаак вынужден сдаться, как и много раз прежде.
Олина же и не думает сдаваться!
– А коли я должна ходить на зиму глядя босая и не иметь божеской обутки на ноги, то ты мне так и скажи. Я говорила тебе про ботинки и три, и четыре недели назад, но их и в помине нет, а я как ходила босая, так и хожу.
– А что такое приключилось с твоими деревянными башмаками, что ты их не носишь? – спрашивает Исаак.
– Что с ними приключилось? – недоумевает Олина.
– Да, позволь спросить.
– С деревянными башмаками?
– Да.
– Ты вот не заговариваешь о том, что я чешу шерсть и пряду, и хожу за скотиной, и держу детей в чистоте, об этом ты не заговариваешь! А ведь и жена твоя, которая попала в тюрьму, даже та, кажись, не ходила босиком по снегу.
– Она ходила в деревянных башмаках, – ответил Исаак. – А когда шла в церковь или к приличным людям, надевала комаги, – сказал он.
– Да, да, – отозвалась Олина, – этак ведь куда роскошней!
– Вот-вот. А летом вкладывала в комаги сухую осоку. Ты же круглый год расхаживаешь в чулках и ботинках!
Олина сказала:
– Что до этого, так мои деревянные башмаки, наверное, скоро вконец износятся. Вот уж не думала, что стану стаптывать такие хорошие башмаки ради чужих дел. – Она говорила тихим елейным голосом, глаза у нее были полузакрыты, а вид ласковый и коварный. – Эта твоя Ингер, – продолжала она, – мы ее звали подкидышем, – она только и знала, что терлась около моих детей и научилась кой-чему за все те годы. И вот теперь нам за это благодарность. Моя дочь в Бергене ходит в шляпке, может, и Ингер тоже поехала на юг, в Тронхейм, чтоб купить себе шляпку, хе-хе.
Исаак встал, намереваясь уйти. Но Олина уже дала волю своему сердцу, всей своей годами копившейся черной злобе, вся она была словно воплощение тьмы и мрака; ни у одной из ее дочерей, заявила она, лицо не разорвано, словно у мечущего пламя хищного зверя, вот и вышли они честные и добропорядочные. Не все ведь так хватко умеют убивать детей!
– Поосторожнее! – крикнул Исаак и, чтоб прояснить свою мысль, прибавил: – Экая чертова баба!
Но Олина и не собиралась осторожничать, ха-ха-ха! – Олина ухмыльнулась, закатила глаза к потолку, давая понять, какое это, в сущности, безобразие – ходить себе как ни в чем не бывало с заячьей губой средь других людей. Надо же иметь совесть!