Мать открыла дверь в ту минуту, когда гость стоял уже у порога. По ее лицу отец понял, что гость ей неприятен. Сурово нахмурившись, она молча пропустила в кухню Поля.
— Добрый вечер! Я не помешал? — сказал Поль.
— А, это ты, — буркнул отец. — Ты прошел двором?
— По вашей милости: вы слишком рано запираете калитку.
По его голосу и по блеску в глазах отец понял, что сын выпил. Он знал, что теперь это случается все чаще и чаще, и это его огорчало. Друзья не раз говорили ему: «Послушай, а ведь твой сын прикладывается к бутылке». Они говорили это шутя, но отец, который за всю свою жизнь ни разу не выпил лишнего, терпеть не мог пьяниц. Только он старался не обращать на их слова внимания. Болтовня!
Как только сын переступил порог, отец понял, что теперь война с матерью возобновится, и у него сжалось сердце, но он тут же позабыл об этом. Он смотрел на сына и думал: «Он пьян. Это точно. Мой сын начал пить. Черт бы их всех побрал!»
Поль пододвинул стул и сел.
— Доедайте, — сказал он, — суп остынет.
Отец проглотил ложку супа. Когда мать подошла к столу, Поль спросил:
— Как, мать, может, раньше, чем сесть, поднесете мне стаканчик, а?
Она остановилась и уже собралась идти за вином, но отец крикнул:
— Нет! Ты и без того хватил лишнего.
Поль как будто растерялся. Он сморщился, и на его скулах еще резче проступили красные пятна. Отец внимательно поглядел на сына и заметил, что белки у него налились кровью. Значит, он действительно пьет.
Мать все еще не садилась и ждала, словно не зная, как поступить. Отец посмотрел на нее. Только что под влиянием гнева он одернул сына слишком резко. Теперь же он задавал себе вопрос, может, не следовало это делать? Может, тем самым он заранее признал правоту жены и осудил сына, которого она и так уж ненавидит. Поль сдвинул на затылок небольшую коричневую шляпу с приподнятыми полями, обнажив лысеющее темя.
— Благодарю покорно! Если уж отец отказывает мне в стакане вина, значит, дожили! — вздохнул он.
— Я тебе ни в чем не отказываю, — сказал отец, — но ты и так уже много выпил, по тебе видно.
— Если я выпил, так потому, что весь день имел дело с людьми, которые нас угощали. — Он посмотрел на мать. — С людьми, которые не совсем ваших взглядов. Они не хотят продавать Францию англичанам.
Он постепенно повышал голос. Мать, все еще не садясь, повернулась к мужу. Отец был потрясен: ее взгляд выражал уже не гнев, а почти отчаяние.
— Замолчи, Поль! — крикнул он. — Если ты пришел сюда разводить политику, так лучше ступай проспись!
Голос отца дрожал, и он это чувствовал. Стремясь преодолеть то, что клокотало у него в груди, он глядел то на жену, то на Поля.
— Оставьте меня, наконец, в покое! — крикнул он. — Я, как каторжный, работаю целый день, а тут мне еще отравляют те несколько часов, когда я могу отдохнуть!
Как будто почувствовав, что отец сердится не на него одного, Поль осмелел. Он плотнее уселся на стуле. Сдвинул еще больше на затылок шляпу, окружившую его лицо как бы темным ореолом, и достал из кармана пачку сигарет и зажигалку. Он взял сигарету, постучал ею по краю стола, закурил, затем подтолкнул к отцу скользнувшую по клеенке пачку и заговорил:
— Не за тем я пришел, чтобы вам докучать. Я пришел оказать вам услугу, а ты меня встречаешь, как собаку, забравшуюся к тебе в огород.
Отец глядел на пачку сигарет. Он старался удержать руку, которая сама тянулась к пачке. Его взгляд описывал треугольник — от синей пачки к лицу сына, а затем к лицу жены.
— Ты бросил курить? — спросил Поль.
— Нет, курю, но вечером, знаешь…
— Бери, бери.
Отец как бы нехотя взял сигарету, разломил ее на две части, достал книжечку папиросной бумаги.
— Я сам скручиваю, эта бумага все-таки не такая плохая, — сказал он, высыпая табак.
Мать так и не присела, она убрала тарелки, даже не доев супа. Вернувшись, она поставила на стол наполовину пустую бутылку вина и два стакана. Отец следил за ней. Неужели она снисходительнее, чем он? Или это потому, что Поль сказал, будто пришел оказать им услугу? Что он имеет в виду? Может, до него дошло, что они собрались за сучьями, и он предложит приехать за ними на грузовике? Если это так, мать не сможет уже говорить, что Поль и Мишлина эгоисты.
Отец скрутил сигаретку, закурил. Затянулся. За этот день он своего пайка не тронул.
Мать стала разливать вино. Она наполнила стакан Поля наполовину.
— Мне одну каплю, — сказал отец. — Ты же знаешь, я никогда не пью без еды, особенно вечером.