— И почему же вы уходите? — аккуратно попыталась прощупать ситуацию Хизер.
— Мой отец. Видите ли… Генерал Каррингтон категорически не одобряет мое увлечение драконоборством. Все эти детские глупости, ну вы понимаете… Ох, простите, — с запозданием осознав, что именно он сказал, Каррингтон смутился — и смущение на этом каменно-надменном лице выглядело еще более странным, чем тревога. — Я хотел сказать, что в детстве увлекался книгами о драконоборцах. Мечтал, что вырасту и стану сражаться с монстрами, у меня даже жезл маленький был — вот такой, — отмерил руками Каррингтон. — С крохотным слабеньким кристалликом. Вместо выстрелов получались только вспышки света, но мне тогда было достаточно.
Каррингтон улыбнулся, и эта улыбка расколола гранитную маску, зажгла золотые искры в зеленых глазах.
— Знаете, я ведь действительно хотел у вас заниматься. Понимал, что никогда не буду работать егерем, но такой шанс! Последний в жизни, наверное. Потом будут бумаги, папки, заседания — или как там еще бюрократы Ее Величества развлекаются? — криво улыбнулся Каррингтон. — Так почему бы полгода не пожить в свое удовольствие? Хотя бы раз в жизни, всего полгода… Никому ведь не будет от этого вреда.
— Кроме генерала Каррингтона, — не столько предположила, сколько резюмировала Хизер.
— Да. Кроме генерала Каррингтона. Он помнит о моих детских мечтах и даже, наверное, пытается их реализовать… но делает это очень своеобразно. Отец выговорил мне кресло в Комиссии по защите королевства и метрополий от драконов, и технически я действительно буду драконоборцем. Но он с ума сходит от одной мысли, что я могу столкнуться с этой тварью вживую.
— Почему?
— По личным причинам. Но поверьте, причины эти крайне уважительны. Отец действительно очень боится, что я могу… пострадать. Поэтому настаивает на безопасной карьере служащего.
— Безопасной и денежной.
— Да. Безопасной и денежной. И открывающей широкие карьерные перспективы. И позволяющей завести полезные связи.
Чем дольше говорил Каррингтон, тем суше становился его голос. Правильно очерченные губы зло изогнулись, между густыми пепельно-серыми бровями залегла жесткая складка.
— Но вы ведь не обязаны выбирать ту карьеру, которую вам рекомендует отец.
Хизер мгновенно пожалела о сказанном, но было уже поздно.
— Не обязан? Да, наверное. Я совершеннолетний, не калека и не дурак, профессиональную квалификацию получу через полгода. Могу и в драконоборцы пойти, и в моряки, и в стряпчие, — в голосе Каррингтона раздражение мешалось с плохо скрываемым сожалением.
— А почему нет?
— Да потому что. Отец возлагает на меня большие надежды. Вы, наверное, не знаете, каково это — когда на тебя возлагают большие надежды.
— В некотором смысле знаю.
— И что же? Вы эти надежды оправдали?
— Ни в коем случае. Я сделала строго наоборот.
Каррингтон поглядел на нее с интересом. С нормальным человеческим интересом — а не с интересом самца, выбирающего самку. С удивлением Хизер отметила, что видит разницу. И эта разница ей нравится.
— И что было потом?
Хизер вспомнила белого от бешенства отца. Он наступает, сжимая в руках уведомление из академии Ланселота Озерного. «Что это значит? Что это значит, Хизерли?». От гнева у отца перехватило горло, и слова звучат сипло, словно его душат. «Какая еще академия? Что это значит, мать твою?!».
Это значит, что ты идешь нахрен, дорогой папочка.
— Потом, господин Каррингтон, было много грубых и громких слов.
— Но вы не отступили?
— Нет.
— И вы счастливы?
— Абсолютно.
Каррингтон, подняв со стола карандаш, задумчиво повертел его в пальцах.
— А я ведь тренировался. В детстве. Вычитал в «Дейли Кингдом», что самое главное для снайпера — гибкая и подвижная кисть. А чтобы развить гибкость кисти, следует много упражняться, — еще раз крутнув карандаш в длинных пальцах, Карригтон вдруг с ловкостью фокусника прогнал его по руке — от указательного к мизинцу и обратно. Хизер много раз видела такой трюк, но с монеткой. И вынуждена была признать: стремительно вращающийся карандаш, ни на секунду не теряющий баланса, впечатлял больше.
— У вас отличные кисти, господин Каррингтон.
— Вы полагаете? — в зеленых глазах блеснул знакомый кошачий огонь. И тут же погас. — Теперь это уже не имеет значения.
— Ну почему же? Навыки ловкого обращения с писчебумажными принадлежностями в министерской комиссии наверняка оценят.
— Да уж, действительно, — криво улыбнулся Каррингтон. — Надо, наверное, научиться жонглировать печатями. Буду ходить из кабинета в кабинет, срывая овации.