Петр, внешне не реагируя на откровенно ехидные смешки односельчан, медленно и печально поплелся к своему дому.
Василий догнал мученика почти у его дома. Неожиданно похлопал по плечу бывшего друга и уселся на лиственницы бревно, что сиротливо валялось у дороги и ждало своего звездного часа, то есть зимы, когда по бескрайнему снежному покрывалу поплывут залетные грейдеры.
— Вот ты спрашивал, куда уехала Вероника. — Василий без предисловий вынул из заднего кармана брюк немного помятую пачку сигарет, неторопливо прикурил, выпустив кольцами сизый дымок, и почесал затылок. — Так вот отвечу. Твоя Катерина оплатила ее учебу. Могла бы этого не делать. — Он глубоко затянулся. — Могла бы. Но сказала. Это мой косяк. Я сюда этого жеребца привела, мне и говно после него убирать, как после домашнего любимца. Вот так и сказала. Такие дела.
— Я знаю. — Петр покосился на пачку, что лежала между ними на бревне, но сигарету брать не стал. — Ты это к чему?
— Я к тому. В прошлый раз твоя жена тебя откупила. — Василий смял в пальцах тлевшую сигарету, швырнул ее в колею дороги, достал новую сигарету, прикурил. — Будет ли она настолько толерантна и теперь? Или ее ангельскому терпению придет конец, и она сдаст тебя на суд хранителей очага? Как думаешь?
— Ваши деревенские сказочки — это нечто. — Петр взял таки сигарету из лежащей пачки, повертел в пальцах, разминая табак. — Я понимаю, что до участкового далеко, понимаю, что молодежь надо держать в узде, дабы чего не сотворили. Но я-то мужик тертый, не щенок какой-то. Меня стращать домовыми? Тебе самому-то не смешно нести эту ахинею? — Он наконец закурил, кривясь на горьковатый дымок. — Чего молчишь? Нечем крыть?
— Дурак ты. — Василий поднялся с крыльца. — На похороны твои не приду, не обессудь. — И ушел немного горбясь прочь, не оглядываясь.
— Я так расстроился. — Петр затушил бычок о ствол лесины и там его и оставил. — Ну серьезно? Домовой? Я вас умоляю.
4
В доме было тихо и спокойно. Котейка спал на подоконнике, уложив свой облезлый хвост на канадский кактус в керамическом расписном горшочке. Старая кукушка выглянула из настенных часов, которые показывали семь часов. Немного помедлила и скрипучем голосом что-то выдала, что-то более похожее на вздох облегчения. И нырнула обратно.
Петр стоял посреди большой комнаты и о чем-то размышлял, переводя взгляд с телевизора на компьютер, затем на старенький комод в углу, на огромное в рост человека зеркало в медной оправе, что притулилось напротив входа, между окнами. Затем снова по кругу. Так продолжалось минут десять. Из глубокого раздумья его вывел петух, непонятно за какие плюшки, он вдруг вскочил на забор и начал громко кукарекать. Петр взглянул на свои наручные часы. Стрелки показывали полдень. Полез в карман и вынул на свет божий старинное кольцо, что нашел в навозе. Покрутил драгоценность в пальцах и неспешно направился в огород.
Свиньи, держась на расстоянии, наблюдали за тем, как хозяин разбирает их летнюю площадку. Толстые грязные плахи, повалившаяся ограда и навоз все было свалено-вывернуто в одну кучу. Мужчина же орудуя лопатой, перекапывал слежавшийся за многие годы перегной на месте загона. Внезапно его лопата уперлась в твердое. Бережно окапав вокруг, мужчина обнаружил старый глиняный кувшин с крышкой, рыжего цвета местами с зелеными пятнами. А в кувшине было золото. Много золота… Зубные коронки, цепочки с крестиками, колечки с камушками и без, даже наручные часы, с массивным корпусом и обрывком ремешка. Все найденное добро, килограммов на пять, было завернуто в промасленную холщовую тряпку, местами прогнившую, и радостно поблескивало.
… Все его вещи уместились в чемодан и сумку на колесиках. Причем набор серебряных вилок и ложек, что он дарил жене на годовщину их свадьбы, тоже нашел себе место в его чемодане. Мужчина помытый, гладко выбритый, в легком костюме, улегся в туфлях на кровать и ждал возвращения жены, перебирая в уме претензии, что ей выскажет напоследок. Незаметно опускался вечер. За окном просигналила машина.
— Еще и деньги на такси тратит. — Добавил он к своим обидам и вышел на крыльцо. — Может еще и манатки ее в дом занести?
— Мир этому дому. — Батюшка стоял возле калитки. За его спиной, из окна дорогого автомобиля, сквозь стекло, смотрел на Петра безразлично молодой мужчина в черной одежде.