— Зулин?
— Обижаешь, Иефочка, — надулся маг, — я бы из этого животного лучше рагу сварганил. Это же преступление — так бессмысленно переводить продукты!
— Ааронн? Хотя, да, конечно, глупый вопрос. Стив, это точно не ты?
— Сказал же, что нет! — огрызнулся Стив. — У меня вон кишки марш играли до рассвета, все баранина жареная снилась! Стал бы я едой раскидываться!
— Ну хорошо, тогда откуда он взялся? — упрямо нахмурилась полуэльфка.
— Откуда бы ни взялся — а хоть завтрак у нас будет какой-никакой, — буркнул Стив и принялся разделывать тушку.
— Может, Зверь ночью поймал? — неуверенно предположил Зулин. — Ааронн, ты же дежурил, ты что, не видел, откуда эта животинка взялась?
— Я не дежурил, — возразил эльф, — я спал.
— А кто дежурил? — забеспокоился маг.
— Никто не дежурил, — досадливо отмахнулась полуэльфка. — Ты же не назначил дежурных — так что все спали.
— Как это — все спали?! — всполошился Зулин.
— А это ей наш рыцарь-некромант с одним из своих зомбухов подарочек прислал, — съехидничал Стив, орудуя ножом.
— Не думаю, — процедила Иефа.
За спиной полуэльфки послышалась сонная возня и длинный, с подвыванием зевок в две глотки. Иефа обернулась. Из невразумительного клубка, состоящего из черной и бурой шерсти, рыжих перьев, лап, ушей, хвоста и клюва, высунулся Зверь, подергал усами, сыто облизнулся и соскреб лапой клочок кроличьего меха с морды. Перья зашевелились, и клубок развернулся в сонного, но очень довольного жизнью совомедведика. Вилка чихнул, помотал головой, щелкнул клювом и вперевалочку направился к хозяйке.
— Ты смотри, как спелись, — ревниво пробормотал Зулин. — Зверь, это ты кролика добыл? — спросил он у фамильяра.
Кот негодующе фыркнул и протелепал магу что-то такое, отчего у Зулина вытянулось лицо.
— Иефа, это все твой уродец, — скривился, как от зубной боли, планар.
— Он не уродец, а Вилка, — немедленно вспылила Иефа, но осеклась. — Погоди, что ты сказал? То есть, это он поймал?
— Радуйся и гордись! — раздраженно буркнул Зулин, а совомедведь с грозным клекотом напал на Стива, отобрал у него полуосвежеванную тушку и с довольным видом сложил ее к ногам полуэльфки.
— Слышь, козявка, — расхохотался дварф, — боюсь, что завтрак готовить придется все-таки тебе!
— Нет-нет, Стив, что ты, я ни в коем случае не претендую, — замахала на него руками полуэльфка и тоже невольно улыбнулась. — Вилка, малыш, — заворковала она, присев на корточки перед детенышем и почесывая его бурые бока, — отдай кролика дядьке Стиву, он из него что-нибудь вкусное приготовит… Он, конечно, вредный бывает, этот дядька Стив, и иногда его стоит клюнуть как следует в его дубовый зад, но повар он неплохой…
— Иефа, хватит цирк устраивать! — возмутился Зулин. — Нашла, с кем разговаривать! Это животное, тупая, бессловесная тварь! В будущем очень злобная, если вспомнить его мамашу!
— А дядьку Зулина не слушай, он дурак… — невозмутимо продолжила беседу с детенышем Иефа. Вилка удовлетворенно булькнул, схватил останки многострадального кролика и потащил их обратно к Стиву.
— Ты зря наговариваешь на детеныша, — подал голос Ааронн, — между прочим, бестии, как всякие созданные магическим путем существа, почти разумны. Во всяком случае, полуразумны — несомненно. Так что у Иефы есть шанс воспитать охранника-интеллектуала, конечно, если она будет уделять своему совомедведю внимание и побольше с ним разговаривать.
— Слыхали? — торжествующе воскликнула Иефа и впервые за много дней улыбнулась по-настоящему счастливой улыбкой.
Стив глянул на барда, залюбовался и вздохнул. Именно сейчас, когда она была такая нелепая, с коротким ежиком обгоревших волос, в испачканной мятой рубахе, вся в порезах и синяках, с разбитыми обожженными ладонями, с синими от кровоподтеков запястьями, как будто кто-то клещами сжимал ей руки… Тут Стив нахмурился, пытаясь вспомнить, где же Иефа могла получить такие странные синяки, но вспомнить не смог, потому что в голове было как-то мутно, и махнул рукой, отложив вопрос до более подходящего времени… Да, именно сейчас, когда она была вот такая, всем пигалицам пигалица, всем козявкам козявка, Стив понял, что готов отдать за нее не то что жизнь, а даже этого замечательного, такого своевременного и нужного, такого сочного, многообещающего, свежего, самого лучшего в мире кролика…
«Попался…» — мрачно подумал Стив и затосковал.
Иефа чесала бока совомедведю и мурлыкала какую-то незамысловатую песенку. На самом деле, если разобраться, нечему было особо радоваться. Все болело, грязная одежда противно елозила по рубцам и ссадинам, а переодеться было уже не во что — все свои рубахи Иефа извела на бинты.
Когда-то — очень давно — отец Арг учил ее, что все в этом мире основывается на равновесии: если где-то прибыло, значит, где-то убыло, и ты никогда не теряешь без того, чтобы что-то приобрести. А еще отец Арг говорил, что сама жизнь будет подтверждением этого правила — нужно только уметь разглядеть и почувствовать равновесие, и тогда жить будет значительно легче и спокойней. Иефа смотрела на почти не заметный на солнце огонь, и думала, что ее жизнь наверняка является досадным исключением из правила. Конечно, если изловчиться, под эту философию можно приспособить любое событие. Например, Ааронн потерян как друг, зато обретен как враг… Но разве такая прибыль не хуже потери? А самое печальное, что Ааронн, пожалуй, просто не мог быть приобретен или потерян, потому что никогда не был в ее жизни, потому что был, есть и будет отдельно, сам по себе… И никакие драки плечом к плечу, никакая взаимовыручка не заставит его быть ближе или дальше, потому что он живет в другой плоскости, где нет места Иефе и ее глупому равновесию.
Вот Зулин, который так ратует за единство и дисциплину, он шевелит губами, недовольно поглядывает на Вилку и что-то подсчитывает. Если продолжать верить закону равновесия, после всего, что произошло, он должен был научиться доверять Иефе. Она заслужила — в этом полуэльфка была убеждена. Доверять и воспринимать всерьез. А что в итоге? Нелепое обвинение в шпионаже, от которого ему самому стало неловко, но так жалко, жалко, что просчитался, потому что такая красивая, такая складная была версия… Да. В его мире Иефа — двуличная, ненадежная истеричка, склочная, стервозная, трусливая, не способная на серьезные поступки, и она нужна ему именно такая, и ему совсем не хочется, чтобы что-то менялось, его устраивает такая Иефа, потому что иначе придется соприкасаться с чужой плоскостью, а там все другое, и это так хлопотно… И можно даже не пытаться что-то доказать и показать, потому что в этом мире никто никому ничего не должен, и всем уютно на своих колокольнях.
Врал отец Арг. Никакого равновесия нет. Жизнь — лютня. Струны: басовая — Стиван Утгард, чуть потоньше — Ааронн Сильван, невразумительная, средняя — Зулин, и есть еще разные, низкие и высокие, у каждой — свое имя; иногда они рвутся, тогда вместо лопнувшей струны ставят другую, новую, и первое время она звучит немножко звонче и чище, но потом, пообтершись, становится, как все… Это не значит — хуже, это значит — струна привыкает к своей плоскости, не лезет к остальным, не пытается что-то изменить, и такие, умные струны, служат дольше. А есть неудачные, которые цепляются за пальцы, стремясь соприкоснуться, и среди них одна — очень тонкая и не всегда слышная — Иефа. Струны вечно вместе, но не переплетаются, они поют в унисон, когда все хорошо, когда играет профессионал. А если по ним ударить, они звучат дружно, но фальшиво.
Иефа чесала бока совомедведю и мурлыкала песенку.
Когда лютня ломается, струны могут встретиться, но это в любом случае ненадолго. Иногда поломанные лютни чинят, но только иногда.
Когда лютня ломается, чаще всего ее выбрасывают и покупают новую.
Когда лютня ломается, это значит, что жизнь закончилась.
— Иефа, — позвал Ааронн. Полуэльфка повернула голову и равнодушно посмотрела на проводника. Друг, враг… Размечталась. — Иефа, я хотел тебя попросить… Видишь ли… Я был неправ тогда, возле башни. Я наговорил много лишнего, ненужного, и в любом случае, я так не думал. Я думал…