Выбрать главу

"Что-то интересное" без труда идентифицировалось по доносившимся через дверь звукам как ночь любви в самом её начале.

Марта, полная желания и разочарования, вернулась в зал. За тем же столом, уставленным догорающими свечами, все так же сидел Марио, в порядке обучения графике занятый рисованием картинки на мифологическую тему, имея в качестве образца данный Йоргом незаконченный портрет Гертруды. Судя по паре предыдущих попыток, получалось у него произведение явно эротической направленности, а девушка на картинке по объемам больше напоминала Марту, чем Гертруду.

- Марио, что ты делаешь?

- Учусь рисовать.

- Мы завтра умрем, а ты рисуешь?

- Ну да, а что? Мне в караул с середины ночи, надо что-то делать, чтобы не уснуть. Слушайте, фрау Марта, Вам же все равно сейчас делать нечего?

- Я спать буду.

- Успеете поспать. Какая апостолу Петру разница, выспимся мы или нет перед смертью. Встаньте, пожалуйста, вон к той свечке и поверните голову вот так, не могу понять, как тут тень накладывать.

За тенями на лице последовал эксперимент, насколько можно освободить плечи из рубашки, чтобы она совсем не упала (платье при этом пришлось с плеч сбросить), потом оказалось, что сброшенное с плеч платье мешает правильно нарисовать талию, потом в замысел художника не вписалась слишком длинная рубашка...

- Марио, этот рисунок переживет нас всего на пару часов.

- Значит надо нарисовать хорошо, чтобы какой-нибудь ценитель из швейцарцев взял его с собой как трофей. На обороте я подпишу свое имя. Через много лет люди будут вспоминать меня добрым словом.

- А мое имя подпишешь?

- Ну, тут же тебя почти не видно.

- Что значит не видно? Тут кроме меня пока ещё ничего не нарисовано.

- На тебе тут слишком много надето.

- Одна рубашка, и ту пришлось поднять выше колен.

- Все равно много. Такую картину даже никто и не возьмет, можно и не трудиться подписывать

- Тогда нарисуй, что рубашка прозрачная.

- Мне не видно, что она прозрачная. Мне под ней вообще ничего не видно.

- Тогда я её сниму.

- Не верю.

- Вот. Смотри. Такую картину возьмут?

Наверху, тем временем, ночь любви продолжалась не совсем к обоюдному удовольствию.

- Я так не буду, - помотала головой Шарлотта.

- Будешь, - уверенно ответил Макс, глядя на нее сверху вниз и перебирая пальцами длинные шелковистые волосы.

- Нет! Не буду!

- Ладно, не очень и надо было, - неожиданно легко согласился Макс, - Тогда будешь так, - сильные руки легко развернули Шарлотту на огромной постели.

- Так уже было.

- Тебе не понравилось? Хочешь так, как ещё не было?

- Про что это ты?

- Вот про что.

- Не туда! Больно! Я буду жаловаться!

- Жалуйся. Кому. Хочешь.

- Аааа! Епископу! Императору! Папе!

Макс неожиданно остановился.

- Завтра у тебя будет уникальная возможность пожаловаться на меня хоть Бернару Клервосскому, хоть святому Георгию, хоть любому апостолу из двенадцати или всем сразу. А сейчас лучше подумай о том, что всё, что ты делаешь, будет в последний раз в твоей жизни.

Шарлотте, несмотря на не очень удобное положение для умственной деятельности, понадобилось всего четверть минуты на то, чтобы осмыслить последнее предложение. Закончив сложный мыслительный процесс, она по-кошачьи выгнула спину, повернула голову и взглянула в глаза Максимилиану.

- Ты прав, мой герой. Делай со мной все, что захочешь.

Гертруда не забыла про смерть брата. И на Йорга вечером она смотрела отнюдь не с любовью. На всякий случай у девушки хранилась бутылка отравленного вина, которой так и не представилось случая воспользоваться во время "войны за наследство де Круа". Но последний бой кое-чему научил Гертруду - нельзя застать врасплох человека, который на всякий случай, когда, казалось бы, ничто не предвещает беды, запасает три взведенных арбалета. С него станется и противоядия принимать на всякий случай. Ножом надежнее, но надо постараться, чтобы старик уснул как следует, пусть даже он и не спал три ночи. И девчонка постаралась – в последнюю ночь своей жизни Йорг спал не привычным чутким сном солдата, а совершенно погрузившись в мир грез. Он не проснулся, даже когда острейший кинжал, когда-то принадлежавший покойному герцогу, перерезал ему горло.

Гертруда оделась, машинально вытерла нож и откупорила бутылку с отравленным вином. Утром девушку в любом случае ждала бы смерть, не от "своих" сразу, так от швейцарцев чуть позже. Что бы там ни говорили про бургомистра, этот допотопный старикашка не сможет убедить швейцарцев изменить своим принципам. Самоубийство - грех, но ворота в рай перед ней все равно закрыты, да и раньше апостол Петр все равно развернул бы в ад блудницу, на совести которой кроме многочисленных прелюбодеяний ещё и убийство неродившегося ребенка. Хрупкой девушке хватило бы одного глотка этого вина, но для верности она поднесла к губам полный бокал и умерла, не успев выпить и половины.