— Осмелюсь доложить, господин профос…
— Вот эти три негодяя…
— Молчать! Что за беспорядки? — оборвал комментарии Маркус.
Доктор сумел выполнить обе команды. Плотно сжав губы, он указал пальцем сначала на дохлого мула, потом три раза с чувством ткнул в виновников происшествия, потом обернулся и указал на лежащую под стеной корзину с оторвавшимися веревками.
— Нужны добровольцы, — обратился к стоящим вокруг солдатам профос, — ты, ты, ты и ты. Арестовать этих троих и отвести в тюрьму.
Дверь ратуши широко распахнулась. На пороге стоял рассерженный оберст, а из-за его спины выглядывал обеспокоенный бургомистр.
— Какая сволочь стреляла?! — взревел фон Хансберг едва ли не громче, чем выстрелила разыскиваемая сволочь.
— Все в порядке, герр оберст, беспорядки пресечены на корню, виновные арестованы, — ответствовал недрогнувший профос.
— Что в порядке? — фон Хансберг огляделся и заметил тушу мула, — Маркус, ты совсем с ума сошел, чтобы из-за какой-то дохлой скотины стрелять под окнами у начальства?
Маркус поднял глаза к небу, нахмурился, огляделся и кивнул в сторону стены, где в свете факелов, вынесенных слугами за оберстом и бургомистром, выступал из тени какой-то кусок цветной материи. Бургомистр, стоявший в шаге от тряпки, поднял её и протянул оберсту. И без того недовольное лицо большого начальника приняло откровенно зверское выражение. Тряпка оказалась его личным штандартом, который в процессе подъема живого груза сбили с настенного флагштока.
Глава 10
Пятница. Риторика, поэзия и случайные оговорки
Первым событием весьма насыщенного дня в пятницу стал полевой суд. Традиционно заседания военного суда проводились публично, в полевых условиях — на центральной площади лагеря (alarmplalz), в городских — где найдется место. Место нашлось на площадке перед снятыми под казармы складами, там, где недавно зачитывали кодекс рекрутам. Обязанности военного судьи — шультхайсса взял на себя лично оберст. Кроме судьи правосудию потребовались двенадцать присяжных, писарь, обвинитель, обязанности которого исполнял профос, и защитник — фюршпрехт, который, в отличие от гражданского суда, является не специально обученным законником, а выборным представителем интересов солдат.
Не площадке кучковались ландскнехты и пришедшие полюбопытствовать итальянцы и местные жители. Писарь под диктовку переносил на бумагу сведения о преступниках и преступлении, солдаты бросали жребий, кому на этот раз суждено войти в число присяжных.
— Маркус, куда, чёрт тебя возьми, подевался фюршпрехт? — сурово спросил фон Хансберг человека, менее всего заинтересованного в наличие в суде хорошего защитника.
— Убит, герр оберст!
— На суде должен быть фюршпрехт. Понятно?
— Легко, герр оберст, — не задумываясь, ответил Маркус и обратился к собирающимся на площадке солдатам, — Нужны добровольцы!
— Маркус! — рявкнул оберст, — не вздумай назначать добровольца! Это выборная должность! Организуй выборы и чтобы через полчаса был фюршпрехт!
— Легко, герр оберст!
Маркус вышел на видное место и обратился к собравшимся.
— Сейчас будут выборы! Всем ландскнехтам отойти на эту сторону площадки! Кто хочет, чтобы его выбрали, выйти сюда! Если через четверть часа никого не выберете, я сам назначу добровольца на временное исполнение этих обязанностей! Если я назначу, и он выполнит свои обязанности плохо, я буду очень недоволен! — слово «очень» профос специально выделил интонацией.
— Я н-не подойду? — вежливо спросил Эрик со скамьи подсудимых.
— Моя жена и то больше подойдёт, — бросил ему в ответ не понимающий чужих шуток профос.
По реакции солдат Маркус заподозрил, что сказал что-то лишнее. На солдатском крае площадки громкие споры с выкриками и ругательствами сменились однородным гулом одобрения. Кто-то шустро перебежал на сторону зрителей. Из толпы горожан несколько кампфрау вывели недоумевающую Марту.
— Вы что, издеваетесь? Шуток не понимаете? — сурово спросил профос, — ещё желающие есть?
— Маркус, не вмешивайся в демократические процедуры, — поднял голову от протокола фон Хансберг.
— Легко, герр оберст! Но, если для Вас это имеет значение, то наши доблестные головорезы желают видеть женщину на посту фюршпрехта.
— Не имеет! Ни для меня, ни для правосудия. Начинаем.
Ландскнехты заняли места вокруг судейских скамей. Под страхом наказания солдаты обязывались соблюдать мир и торжественность, выступая лишь в роли наблюдателей. Профос, ехидно ухмыляясь, зачитал фрагмент Кодекса о правосудии. «Процесс следует завершить в течение трех дней. Приговор обжалованию не подлежит. Если подсудимый будет признан виновным, наказание привести в исполнение немедленно. Если в качестве наказания суд определит смертную казнь, её произвести на месте. Допустимо использовать два способа казни: усекновение головы или повешение. Приговор должен исполнить нахрихтер — полковой палач».
Процесс продолжался недолго и вызвал массу положительных эмоций, как у участников, так и у зрителей. Единственным, кто не был удовлетворен результатами, оказался профос. Обвиняемых помиловали, но суд обязал их компенсировать доктору стоимость мула путем удержанием из жалования каждого соучастника соответствующей части.
Горожане, расходясь, активно обменивались впечатлениями.
— Ты когда-нибудь видел, чтобы защитник в суде обращался к прокуратору «милый», а прокуратор отвечал «дорогая»?
— А помнишь, они в споре перешли на какой-то нижнерейнский диалект, а потом он пообещал её выпороть?
— А речь защитника чего стоит? Ни один мужчина бы не додумался. Никто из подсудимых, оказывается, не виноват, а виноват мул, который сам в корзину залез, сам из нее спрыгнул, сам, понятное дело, сбил штандарт, а потом ещё и умышленно упал на этого парня, который руку сломал. Но на самом деле, мул не виноват, потому что умер. А доктор, который, как законный владелец скотины должен отвечать за нанесенный скотиной ущерб, тоже не виноват, потому что мула у него на момент преступления украли. А те, кто мула украл, законными владельцами не являются, поэтому за мула не отвечают.
— «Чисто сердечное признание» это сильно! Мне даже жалко стало этих пьяниц, а бабы некоторые и вовсе прослезились.
— Доктор, хотя на вид и неказист, а мужчина хоть куда. До утра так и не дал уснуть своей даме сердца, потом вылез из постели, дошел до суда, постоял немножко, потом поднял там правую руку, вот так махнул и говорит «а ну и чёрт с ним, с мулом». И обратно пошел.
— Да он же иностранец какой-то и по-немецки лыка не вяжет, тем более после такой ночи. Стоял, наверное, слова вспоминал, а кроме «чёрт с ним» так ничего и не вспомнил.
— Я думал, оберст — человек из стали с каменным сердцем, а он, оказывается, тоже умеет смеяться. И улыбка у него добрая.
Максу суд очень понравился. Отец часто разбирал всякие крестьянские споры, но это никогда не было так весело. В книгах, во всяком случае, в учебниках по фехтованию, суд всегда сводился к поединку, а всякие процедурные вопросы только упоминались. А Страшный Суд из Библии? Ведь ничего смешного, правда? Так что Макс поставил армии еще один плюс — за то, что в суде там дела разбираются с шуткой и с огоньком. А Марта в роли фюршпрехта стала звездой этого увлекательного шоу.
Эрик сразу же после оправдательного приговора был назначен в караул к мосту. Пользы там от него было, как от козла молока, зато и вреда никакого. Всю смену он трепался с остальными караульными, мешая им работать, и строгал ножиком какую-то деревяшку.
На самом деле, он думал не о работе, не о резьбе по дереву и даже не о наказании, которого чудом удалось избежать. Эрик думал о женщинах, точнее об одной женщине, причём о замужней. Раньше он не обращал на Марту особенного внимания, но после суда с удивлением обнаружил, что вроде бы даже влюбился в верную жену строгого профоса.