Признаю, выбирает он отлично. Всё очень дорогое и сексуальное. Конечно, зарплата шефа-монтажника позволяет сорить деньгами, однако сложно представить, что он всех своих… хм, женщин одевает по высшему разряду в таких магазинах, в которые мне стыдно зайти без брендового прикида.
Откуда у него столько денег? Ладно, одна-две шмотки, может, духи какие, но не целый гардероб! Не верится, что по доброте душевной он возжелал купить бедной девочке платья, юбки, кофточки, плащик ценою в десять моих полноценных зарплат, курточку дороже плащика, три пары сапог. Или мои джинсы настолько раздражают? Обычные вроде.
Вспоминаю утренние размышления. Начинаю подозревать, что он далеко не рядовой шеф-монтажник. Кто же? Овеянный сладчайшими мечтами швейцарский миллиардер? Нет, серьезно.
Взять хотя бы то, как он общается с продавцами, почти безмолвно, но сама манера чего стоит, каждый жест пропитан природным достоинством, что ли. Разумеется, у иностранцев другой менталитет, восприятие жизни. Это понятно. Однако фон Вейганд другой даже среди всех моих знакомых иностранцев.
Шестнадцатый акт Мерлезонского балета застал нас в магазине нижнего белья. Взгляд шефа-монтажника довольно загорелся. Судя по всему, задержимся здесь надолго. Водитель такси семенил за нами, слегка покачиваясь из стороны в сторону под тяжестью пакетов. Он удрученно крякнул где-то сзади, шурша покупками. Но я даже не обернулась ему посочувствовать. Есть дела важнее.
К моему Мистеру Сексу модельной походкой от бедра подплыла дама-консультант. Весь её вид выражал желание отдаваться покупателям целиком и полностью — грудь примерно четвертого размера выпадала из рискованного декольте, чуть раскосые глазки призывно сверкали, надутые силиконом губки округлились. Хищница вышла на охоту, не иначе.
Я пристально наблюдала за реакцией моего шефа-монтажника. Как он заулыбался и заговорил на своём проклятом языке, просто-таки расцвел. Чертов бабник!
Мне эта дамочка сразу не понравилась, но, когда она защебетала с ним по-немецки, безотчётно захотелось вцепиться в ее аккуратно уложенные блондинистые патлы. Пока Мистер Секс и консультантша мило болтали, смеялись и обменивались любезностями, я успела экстерном сдать экзамены на семи кругах ада.
Фон Вейганд не имел права смеяться с кем-то, кроме меня! И смотреть так на кого-то, кроме меня! Он мой и…
И тут я поняла, в общем-то, он настолько же «мой», насколько можно присвоить в личную собственность ветер. «Ты не единственная, ты лишь одна из, одна из моих актрис», так поется в той песне? Радуйся малому и не проси у судьбы слишком многого.
Но когда я слушала голос разума? Окидываю ассортимент отдела пытливым взглядом. Нужно что-нибудь скромное и развратное одновременно, и что-нибудь рядом с этой сладкой парочкой. Бинго! Цель найдена, перехожу в режим действия.
Для начала иду к водителю, роюсь в покупках, извлекаю из коробки новые сапоги на крышесносном каблуке и дефилирую обратно. Прохожу прямо между фон Вейгандом и блондинистой стервой, не удостоив никого из них взглядом, беру интересующий меня комплект белья и направляюсь примерять. Гордо поднятая голова и прямая спина. Отступать некуда, позади Москва.
Выглядит неплохо — бюстгальтер смело увеличил мою скромную грудь на размер, маленькие трусики-шортики подчеркнули попу. Но главное — куда пропал целлюлит? Еще вчера на этом самом месте… а живот тоже хорошо смотрится, не зря пресс качаю, ага, вроде рельеф проступает. Хорошее освещение или эффект регулярной половой жизни?
Сапоги выглядят более чем круто. Знаете, чего мне сейчас не хватало? Плетки. Это бы мило дополнило образ.
Выглядываю из-за шторки. Виновник торжества стоит, где положено, улыбается, выбрал еще какие-то штучки, заботливый мой. Маню его пальчиком.
Взгляд у него слегка обалдевший. Тоже о плетке мечтает? Каблуки моих новых сапог настолько высокие, что я почти дотянулась до мечты. От волнения закладывает уши.
Фон Вейганд ступает за шторку примерочной, кладет «штучки» на маленький пуфик в углу и продолжает смотреть. Он касается моей груди, внимательно изучает. Я смело перекладываю его ладони на свою полуобнаженную попу. Что и требовалось доказать. Реакция мгновенная — подхватывает меня на руки, раздвигает ноги, прижимает к зеркалу. От его уверенности трудно дышать. Орудие рвется в бой, чувствую его, чувствую, что неизбежно возбуждаюсь сама. Но секс в торговом центре не входит в мои планы. По крайней мере, не сегодня.
Кладу палец ему на губы и решительно качаю головой. Не здесь и не сейчас, милый. Он больно кусает мой пальчик. Хочу здесь и сейчас.
— Not here (Не здесь), — продолжаю настаивать. — Let me go (Отпусти).
— Ich will dich jetzt (Я хочу тебя сейчас), — хрипло шепчет он.
Понятно и без перевода.
— Hotel (Отель), — вкладываю всю настойчивость в это слово.
Хмурится, но все же отпускает.
— I want to kiss you (Я хочу поцеловать тебя), — беру его за ремень и выразительно смотрю туда, где брюкам стало тесно.
Всё ещё хмурится, но в глазах вспыхивает новый огонёк. Прикидывает, сдержу ли я обещание, будет ли всё так же плачевно, как в прошлый раз, или ожидаются спецэффекты. Понимаю его недоверие. Сама не знаю, чего от себя ожидать.
— I do all (Я сделаю все), — уверяю его.
Стоит ли описывать взгляд, которым нас провожала консультантша?
«Шикарный двухметровый мужик и невзрачная девчонка в заляпанных грязью кроссовках — что его с ней держит?» — она в полнейшем недоумении.
Фон Вейганд самым хамским образом подмигивает блондинистой стерве на прощание. Ну, нормально?
Чуть позже в такси я начинаю полировать ему мозги. Пусть не думает, что отделается легким испугом.
— Why did you talk to that woman? (Почему ты говорил с той женщиной?)
— Why ask? (Почему спрашиваешь?) — картинно удивляется он.
— Want to know (Хочу знать).
— Nein (Нет), — смеется.
Вот сволочь!
— Nein? (Нет?) — уточняю с притворной мягкостью и безапелляционно выдаю: — Nein kiss. Kein Kuß (Нет поцелуй. Никакого поцелуя).
— You will do (Ты сделаешь), — уверяет он, хлопая меня по коленке.
— Nein! (Нет!) — решительно убираю его руку.
— Much talk (Много говоришь), — вздыхает он и закрывает глаза.
— Go to sleep alone (Иди спи один), — продолжаю эпопею. — Never talk to me. Talk to other womеn (Никогда не говори со мной. Говори с другими женщинами).
Он отвечает по-немецки, опять что-то слишком умное, чтобы я могла понять. Даже консультантша понимала, а я нет. Обидно.
— English bad. Understand bad. Speak bad (Английский плохо. Понимаю плохо. Говорю плохо), — выдаёт он под конец, молчит и прибавляет: — She ask you are who. She say you are my daughter (Она спросила кто ты. Она сказала, ты моя дочь).
— And what did you say? (И что ты сказал?) — любопытствую.
Не думаю, чтобы мы походили на папу с дочкой. У нас же ничего общего во внешности нет.
Он склоняется ниже, вид у него загадочный, создается ощущение, будто с минуты на минуту мне доверят страшную тайну.
— I die if you are my daughter (Я умру, если ты моя дочь).
Опять смеется. Вот придурок. Значит, умер бы, будь я его доченькой.
— I am bad? (Я плохая?) — вкладываю максимальную угрозу в эти слова.
— Good (Хорошая), — он берет меня за подбородок и мягко целует в губы. — Wunderschön! (Прекрасная!)
Разве тут устоять? Пускай флиртует и подмигивает, лишь бы оставался рядом. Хоть немножко «мой».
***
Глядя на множество пакетов и коробок, я подумала, что это трудно будет объяснить немецкому переводчику, когда мы поедем обратно. Как объяснить маме? Сказать, что выиграла в лотерею? Но об этом я думала недолго. Было много других, более интересных вещей для размышления. Например, Мистер Секс, устроившийся в кресле напротив.
— One moment (Минутку), — попросила я, прихватывая несколько пакетов и скрываясь за дверью в ванную комнату.
Повторяться нельзя. Отношения любят свежесть. То есть «свежую жесть». Мужчина, который снимал меня с детских качелей, в принципе готов к любым сюрпризам. Однако надо проявить фантазию и удивить его. На этот раз в каком-нибудь приятном смысле.
Я надела проверенный комплект уже с чулками, дополнила образ новыми деталями — короткая черная юбочка а-ля школьница, скромная белая блузка, изящные туфельки. Прикрытая красота намного более соблазнительна. Снимать обертку с конфеты намного интереснее, чем готовый десерт. От переизбытка сладкого порой тошнит. Эх, мне бы ещё белые бантики завязать, как на последний звонок. Блин, это уже педофилия какая-то, а в тему разговора про дочку и вовсе инцест.
Когда я вышла из ванной, фон Вейганд разговаривал с кем-то по телефону. Конечно, на своем долбаном немецком, к тому же настолько быстро и гневно, что у меня не оставалось шанса понять ни слова. Я еще никогда не видела его таким злым. Кажется, я еще никого не видела таким злым за всю свою жизнь.
Комната тонула в полумраке, освещенная огнями уличных вывесок да скупой световой дорожкой, просочившейся следом за мной из ванной комнаты. Я плотно притворила дверь и прижалась к ней спиной. Старалась быть тише воды, ниже травы, но шеф-монтажник меня всё равно заметил. Мгновенно изменился в лице. Я скорее почувствовала, чем увидела. Стало страшно. Сама не знаю как, я поняла, что он сейчас уйдет. Уйдёт — и больше ничего не будет. Совсем ничего.
Когда фон Вейганд двинулся к выходу, сердце моё ухнуло вниз. Я плохо соображала, поэтому бросилась к нему и обняла. Судя по тому, как он вздрогнул от такой самодеятельности, я решила — либо ударит, либо оттолкнет. Шеф-монтажник рявкнул очередную фразу в телефон и, будь я на месте его собеседника, грохнулась бы в обморок.