Да.
Вот так.
Ну, примерно так.
Знаете, «Бойцовский клуб» — это не учебное пособие о том, как правильно набить морду ближнему своему и вдребезги разнести прогнивший мир. Это не история о насилии. Это не ода саморазрушению.
О’кей, про битьё, насилие и саморазрушение там тоже много строчек.
Но в первую очередь — это об одиночестве.
О поисках родственной души. О дружбе. О том, что не всегда удаётся стерпеть, крепко стиснув зубы. О том, как неспешно едет крыша, как напрочь отказывают тормоза, как выжимая педаль до упора, ты на полной скорости несёшься в гостеприимные чертоги преисподней.
Много о чём, в общем.
Чак Паланик — гений.
Аминь.
Я готова пиарить его на добровольных началах. Я готова пиарить его, даже если он окажется редкостным ублюдком.
Я готова на многое, если не на всё, ибо:
Гениальность искупает любые грехи, нивелирует любые недостатки. Гениальность похожа на индульгенцию, только выдаётся в инстанциях повыше Ватикана.
Или нет?
Простительно ли гению то, что не прощают обычному человеку? А что вы способны простить лично себе? А своим близким? А врагам?
Возьмите тайм-аут на размышления.
Но не забывайте — здесь могла быть ваша реклама.
Понимаете, я бы хотела стать героиней Паланика. И раз я никогда не сумею выстрелить себе в челюсть, мне остаётся примитивный шаблон — раздвоение личности, расщепление сознания.
Здесь не возникает дилеммы.
Меня давным-давно стало минимум две штуки.
Одна весёлая и заводная. Оптимистка, душа любой компании. Другая же мрачная и замкнутая. Истеричка, социопатка.
Признаюсь, с трудом определяю who is who. (кто есть кто)
В какой палате абсолютно здоровая? В какой неизлечимо больная?
Перенесёмся в тот момент, когда моя ладонь впервые тонет в когтистой лапе дикого зверя. Мои колени слабеют, моё лицо заливает краска. На моих губах играет дурацкая улыбка.
— Меня зовут Секс, — говорит хриплый голос в моей голове. — Просто Секс.
Покажи мне восхищение.
Вспышка.
Покажи мне похоть.
Вспышка.
Покажи мне жажду обладать.
Вспышка.
Перенесёмся в тот вечер, когда я тайком сбегаю на свидание. Лгу маме, что отправляюсь в кино на пару с Машей, а на деле — бросаюсь в омут первой любви.
— Я так хочу тебя, — сбивчиво бормочет Леонид. — Давай сейчас.
— Давай потом, — невольно отстраняюсь.
Мы на кровати. Голые и готовые. Сминаем простыни, истекаем желанием.
— Но ты тоже хочешь, — ухмыляется с видом победителя.
— Хочу, — жарко шепчу в его рот. — Но этого мало.
Этого действительно мало. И я понятия не имею почему. Вроде бы не фригидная сука. Между ног пылает пожар, кожа покрыта испариной. Только одна проблема — Леонида жаждет моё тело, а не я сама.
Перенесёмся в первый рабочий день на заводе.
Металлургический комбинат удивительно напоминает декорации Мордора. Вместо горных хребтов огромный высокий бетонный забор с колючей проволокой, пущенной по верху. Туда ещё бы ток подвести, дабы счастье было полным. В остальном же картину слегка портят раскидистые кроны деревьев, птичья трель и стайки собак, с громким лаем гоняющие стайки кошек. Какое же сосредоточение Зла, если тут до сих пор не погибло в муках всё живое? Но стоит пройти чуть дальше, ступить на территорию любого из цехов, и сомнения во власти тьмы над светом моментально исчезнут. Адские жернова прокатного стана впечатляют с порога. Смрадная вонь и оглушительный грохот, всполохи пламени и матерные возгласы подрядчиков, раскалённый лист металла несётся прямо на тебя.
Хочется перекреститься, послать мечты о карьере в труднодоступное место и позорно бежать с поля боя. Свалить подальше из мерзкого болота. Броситься на поиски настоящих приключений.
Перенесёмся в Киев, в новый офис компании “Berg International”, в ту памятную ночь, когда я заключаю договор с Дьяволом.
— В одной клетке со зверем, — хищно ухмыляется фон Вейганд, неумолимо приближается, парализует тяжёлым взглядом.
Я кричу. Захожусь в отчаянном вопле. Дёргаюсь, извиваюсь, тщетно пытаюсь вырваться из стальной хватки.
Покажи мне травматический шок.
Вспышка.
Покажи мне первобытный ужас.
Вспышка.
Осколок стекла впивается в ладонь, терзает нежную плоть, рвёт на части, проникает под кожу, вынуждая окропить кровью жуткий контракт.
— Ты сама этого хотела, — сухо и без эмоций заявляет фон Вейганд.
Покажи мне испепеляющую ненависть.
Вспышка.
Покажи мне страсть, сжигающую дотла.
Вспышка.
Покажи мне темноту.
Вспышка.
Перенесёмся в солнечное утро, когда Стас нежно и ласково убирает непослушный локон с моего лица, будит меня мягкими скользящими поцелуями, осторожно проводит кончиками пальцев по обнажённому плечу.
— Люблю, — признаётся тихо. — Люблю так сильно, что самому не верится.
— Ой, ладно, — сонно отмахиваюсь, стараюсь отшутиться: — Ты же адвокат.
— Разве адвокаты не способны на любовь? — хмыкает.
— Успешные — нет, — лениво потягиваюсь. — Запомни, успешные люди всегда должны оставаться бесчувственными подонками. Иначе их быстро сомнут.
— Меня не сомнут, — заверяет мгновенно.
— Ну, смотри, — предупреждаю решительным тоном. — Если потеряешь свой огромный капитал, сразу дам тебе отставку.
— Откуда у начинающего адвоката может взяться огромный капитал? — задаёт резонный вопрос.
— Чёрт, — отталкиваю его, резко поднимаюсь и скрещиваю руки на груди. — Почему ты сразу не сказал, что никакого капитала нет? Я не намерена выходить замуж за нищеброда.
— Чудо моё, — сгребает меня в объятья. — Какое же ты маленькое чудо.
— Скорее чудище, — поправляю мягко.
— Я никогда не оставлю тебя, слышишь? — говорит Стас. — Я буду рядом.
На душе становится мерзко.
Не могу ответить взаимностью, не могу отказать и взять курс на попятную. Скоро свадьба. Приглашения отправлены, наряд невесты приобретён. Мы опережаем план.
Это не брак по расчёту. Это брак от безысходности, что ещё хуже.
Перенесёмся в мой день рождения, в тёмную комнату пустующего отеля. Перенесёмся туда, где меня душит кляп, где мои руки крепко скованны железом, а моё тело полностью обездвижено липкими щупальцами животного страха. Перенесёмся в тот момент, когда фон Вейганд ледяным тоном заявляет:
— Самое изысканное удовольствие — ломать психику человека.
Покажи мне униженную мольбу о пощаде.
Вспышка.
Покажи мне агонию на смертном одре.
Вспышка.
— Будешь моей собакой. Моей течной сучкой. Абсолютно голая, в кожаном ошейнике, на цепи, на четвереньках, — произносит совершенно спокойно и обыденно. — Будешь лаять, выполнять команды, приносить в зубах плеть.
Покажи мне истерику на грани помешательства.
Вспышка.
Покажи мне непоколебимую веру в лучшее.
Вспышка.
— Не осмелишься бунтовать, — обещает сладко, смакует каждую фразу. — Вылижешь мой член. Вылижешь пол под ногами. Вылижешь всё, что я прикажу.
Покажи мне похвальную покорность.
Вспышка.
Покажи мне рабское смирение.
Вспышка.
— Ты будешь тем, чем я скажу, — бьёт словами наотмашь. — Не человеком, не животным. Вещью.
Покажи мне отчаяние.
Вспышка.
Покажи мне надежду.
Вспышка.
Перенесёмся в то золотое время, когда я на полном серьёзе уверена, что фон Вейганд обычный шеф-монтажник, рядовой немецкий трудяга.
Я больше не выписываю незнакомые слова в пухлую тетрадку. Я мечтаю день и ночь.
Перестаю прилежно зубрить новые термины. Плюю на работу. Перевожу текст через пень-колоду, лишь бы от меня отвязались. На автомате набираю документ, забрасываю ногу на ногу, закрываю глаза и отдаюсь преступным грёзам о жёстком сексе. Сжимаю бёдра. Крепко и резко. Ритмично. В такт воображаемым толчкам.
О да.
Да. Да. Да.
Да, бл***.
Каюсь. Грешна. Занимаюсь непотребством прямо в офисе по планированию проектов. Теряю остатки стыда и совести.
Кстати, в реале женщины не дрочат как в порно. Не натирают клитор до мозолей, не вопят, эротично округляя губы.
Между прочим, женщины, вообще, не дрочат. Они же воздушные создания, а не какие-нибудь жалкие забулдыги. Не примитивные мужики, короче.
Перенесёмся в родовой особняк Валленбергов. В промозглую затхлость подземелья. В жуткую камеру, куда по наивности я сама себя отправила.
Наивная идиотка опять нарывается на летальные последствия.
Покажи мне мою нацистскую фантазию.
Вспышка.
Покажи мне моё искажённое отражение.
Вспышка.
Покажи мне мою проклятую любовь.
Вспышка.
Перенесёмся в летнюю прохладу, воцарившуюся сразу после грозы. Перенесёмся в ту пору, когда я последний год хожу в садик. Перенесёмся под капли бесконечного дождя.
У бабушки большой зонт, у меня маленький. Чувствую себя очень самостоятельной.
Мои ноги заляпаны грязью. Меня тянет топать именно по лужам. Глупый протест или забава. Точно не припомню. Так хорошо, так свободно. Хочется улыбаться.
Представляю нечто очень любопытное. Представляю, как за мной наблюдают со стороны. Незримо, но ощутимо. Отслеживают каждый шаг, придирчиво изучают, ни на миг не отпускают.
Странно? Дико? Не важно.
Оглядываюсь назад. Жадно ищу глазами невидимую тень.
Жду. Замираю в ожидании.
На уровне инстинкта. На уровне подсознания.
Перенесёмся в мой дом. В роскошный многоэтажный особняк, больше смахивающий на музей, чем на тихую семейную обитель. Перенесёмся туда, где счастье сливается с горем, где смех перемежается со слезами, где безумная любовь обращается в не менее безумную ненависть. Перенесёмся в огненную геенну, ведь именно там я круг за кругом исследую персональный ад.
Истошные вопли сводят с ума.
Хочется убрать звук, но пульт отброшен слишком далеко, не дотянуться.
Посвист лезвий доводит до нервной дрожи.
Хочется лишиться слуха, но не получается.
Немое «нет» пеплом оседает на моих потрескавшихся губах. Язык намертво припаян к нёбу, из горла больше не вырывается ни единого звука.