Понимаешь, вроде бы не происходит ничего из ряда вон выходящего. Ничего необычного, ничего сверхъестественного. Ты относишь меня в ванную, включаешь воду, регулируешь напор и температуру. Ничего криминального. Никакой попытки соблазнить или возбудить. Просто купаешь свою игрушку. Обычные скользящие движения. Стандартный процесс омовения.
Понимаешь, моё тело горит, а мысли путаются. От этих банальных, лишённых подтекста прикосновений воспаляется кожа. Кажется, если поднести ко мне зажжённую спичку, я моментально вспыхну.
Понимаешь, в мире существует мало вещей, от которых никогда не сумею отказаться. Первая — слойка с ветчиной и сыром. Вторая — ты.
Понимаешь, я практически кончаю. Замираю в миллиметре от разрядки, возбуждённая до предела, буквально зависаю в накалённом добела пространстве.
Что со мной происходит? Где и когда я испортилась? Или никогда не была исправной?
Ты зря намыливаешь меня этим ароматным гелем для душа. Конечно, пахнет прикольно. Бананом. Словно детская жвачка. Но только я мечтаю пахнуть кое-чем другим.
Сексом. Табаком. Алкоголем.
Тобой, чёрт раздери.
Токсичный афродизиак. Нежный и ласковый. Такой, что вынимает душу на раз. Вынимает и вы*бывает.
Слушай, а почему ты до сих пор одет?
Застегнул брюки, поправил белоснежную рубашку. Типа и не намерен разоблачаться? Типа ни капли не желаешь присоединиться ко мне? Водичка сегодня отменная. Градус идеальный.
Реально не станешь купаться?
Ныряй. Я бы потерла тебе спинку. Интересно, здесь из гелей исключительно приторный бананчик или существуют варианты побрутальнее? К примеру:
«Fragrance From Hell». («Аромат из Преисподней».)
Пытай и расчленяй, сдирай кожу и сжигай дотла, заключай прибыльные контракты на крови. Ни одна грешница не устоит.
Fragrance by Lucifer (Парфюм от Люцифера), адже ви цього варті (ведь вы этого достойны).
Впрочем, фон Вейганд, благоухающий бананчиком, — тоже очень мило. Во истину райское наслаждение.
— Я в порядке, — с трудом выдавливаю скупой ответ, нервно облизываю искусанные губы и расплываюсь в дебильной улыбке.
Хочется курить.
— Точно? — в его голосе сквозит беспокойство.
Хочется дыма и ментола.
— Ну, — нервно кашляю.
Двойную порцию, пожалуйста. Сдачи не надо.
— Ну, я как бы, — прочищаю горло и тихо бросаю: — Стесняюсь немного.
— Болит? — горячие пальцы медленно движутся вдоль позвоночника, замирают на самом пикантном месте.
— Нет, почти нет, — стремительно краснею, отвожу смущённый взор в сторону. — Но есть другая проблема.
— Что случилось? — не собирается прекращать допрос.
— Н-ничего, — осекаюсь, отчётливо представляю гвозди, которые вбиваются в гроб ныне усопшей добродетели, но это едва ли остановит меня на полдороге: — Давай повторим.
— Повторим — что? — насмешливо уточняет фон Вейганд.
— Всё, — нервно передёргиваю плечами.
— В смысле? — ухмыляется.
— В смысле трахни меня, — заявляю неожиданно резко. — Сделай это опять. Жёстко. Так, как тебе нравится.
— Eres divina, (Ты божественна,) — он смеётся.
Отключает воду, тянется за полотенцем, тщательно вытирает лихорадочно дрожащее тело. Вытирает досуха, уделяет внимание каждому участку трепещущей плоти.
— Me vuelves loco, (Сводишь меня с ума,) — шепчет чуть слышно, зарывается лицом во влажные пряди моих волос.
— Чего?! — восклицаю возмущённо. — Что это за язык такой?
— Язык моего сердца, — хмыкает.
— Говори по-человечески, — требую настойчиво. — По-русски. Или по-английски. Или хотя бы по-украински. Так у тебя тоже неплохо получается.
— Хочешь, чтобы я трахнул твою соблазнительную попочку? — шепчет на ухо, слегка покусывает шею, вынуждая покрываться мурашками.
— «Попочку»? — переспрашиваю с негодованием, поражённо любопытствую: — Где же ты набрался подобной мерзости? Возвращайся обратно в образ садиста, не рви шаблон.
— А что тогда порвать? — шлёпает игриво. — Аппетитный зад, который вечно нарывается на приключения?
— Что угодно, без разницы, не важно, — медлю и, наконец, решаюсь, выдыхаю опасное признание: — Хочу умереть под тобой.
Фон Вейганд едва ощутимо вздрагивает и отстраняется. Разрывает контакт на несколько кратких мгновений, чтобы в следующую секунду пронзить насквозь тяжёлым взглядом. Хищник смотрит на меня в упор. И невидимая шёлковая лента плотно обвивается вокруг горла, перекрывает доступ кислорода.
— Эгоистка, — его пальцы безжалостно впиваются в талию, намеренно причиняют боль, мягкое полотенце не способно облегчить мучения. — Вдруг я сам хочу под тобой умереть?
Отчаянно не хватает воздуха.
— Неужели? — голос срывается, прорезается непривычная хрипотца: — Никогда бы не подумала.
Зверь плотоядно скалится.
— Или на тебе? — обжигающе-горячий язык неторопливо обводит мои чуть приоткрытые уста. — Или в тебе?
— Давай, — мольба рвётся наружу. — Сделай это.
— Сучка, — его зубы смыкаются на нижней губе, пробуждают дикий голод, вызывают озноб, ледяные волны, сотрясающие грешное тело.
— П-прошу, — не сдерживаю стон.
Полотенце падает на пол.
— Маленькая течная сучка, — крупные ладони неспешно обводят изгиб моих бёдер.
— Да, — охотно подтверждаю вердикт, инстинктивно подаюсь вперёд, выгибаю спину.
— Сладкая, — кривая усмешка обещает адское удовольствие.
— Пожалуйста, — чувствую себя законченной развратницей.
— Грязная, — нарочито равнодушно касается моего живота, скользит ниже и ниже.
— Продолжай, — тут же отзываюсь на порочную ласку.
— Покорная, — произносит елейным тоном.
Гладит и обводит. Нежно и осторожно. Будто чертит загадочный узор, с благоговейным трепетом выводит строки, пропитанные пороком. А потом замирает и вдруг нагло, одним резким движением проникает в сосредоточие пламенных желаний.
— Умоляю, — еле слышно всхлипываю.
В чёрных глазах замерзает огонь, полный рот змеится в ироничной ухмылке. Фон Вейганд приступает к изощрённой забаве. Его пальцы нажимают на такие точки, о существовании которых я прежде не подозревала.
Глубже. Сильнее. Ритмичнее.
Святые небеса.
Помоги мне, Господи.
Хотя в подобных случаях обращаются к иным инстанциям. К тем, где заблудшим душам всегда рады. Напоят, накормят, удобно устроят в дымящемся котле.
Боже мой.
Спаси и сохрани.
Стоп. Нет. Забираю слова обратно.
Не надо никого спасать. Всё хорошо.
Отлично. Прекрасно. Невероятно.
Ох**тельно.
Полный восторг.
Катапульта прямиком в гребаный Эдем.
Ещё немного, совсем чуть-чуть. И взрыв, и падение, и полёт, и катарсис. Ещё слегка, лишь только пара прикосновений. И я разбиваюсь.
— Бл*дь, — холодно бросает фон Вейганд, мигом избавляя от пелены сладкого наваждения.
Кажется, мой рассудок помутился. Кажется, слух подводит меня.
Пальцы экзекутора неподвижно застывают внутри. А после и вовсе покидают плоть, охваченную сатанинским безумием.
Это отрезвляет. Это вынуждает быстро прийти в сознание.
— Ещё, — настойчиво требую дозу.
Колени слабеют. Приходится отступить назад и опереться о прохладную стену ванны, выложенную кафелем.
Иначе не выдержу, иначе просто рухну вниз.
Как я дошла до такого кошмара? Как пропиталась ядовитой заразой?
Униженная. Истерзанная. Доведённая до предела.
Распахнутая настежь. Вывернутая наизнанку. Выпотрошенная обжигающе ледяными крючьями собственных желаний.
Роз'ятрена. (Растравленная.)
Да, приблизительно такая.
— Моя бл*дь, — заявляет фон Вейганд, точно выжигает клеймо на враз взмокшей коже, оставляет памятную метку под рёбрами, у самого сердца.
Раскалённая игла вонзается в солнечное сплетение, вынуждая взвыть и задрожать, вжаться в стену в безотчётном поиске защиты.
Хочется бежать.
От него.
Ему навстречу.
Ногти царапают безупречно гладкую поверхность кафеля. Остатки воздуха с шумом покидают лёгкие.
Хочется сражаться.
Сорвать маску незнакомца, стереть гадкую ухмылку подлеца. Пасть ниц перед господином и повелителем, обнять его ноги, покрыть беспорядочными поцелуями.
Пасьянс раскладывается по одинаковой схеме. Без лирических отступлений.
Хочется сойти с ума.
И в этом я однозначно преуспела.
— Твоя, — бросаю коротко.
Фон Вейганд ступает в ванную. Не раздевается, не разувается. Ястребом нависает надо мной. Мрачный и угрожающий. Накрывает будто тень. Окутывает сумраком.
— Кто ты? — спрашивает ровно.
Наверное, в комнате горит свет.
Горит очень ярко. Ослепляет и бьёт по глазам. Но я не замечаю.
Погружаюсь в темноту. В эпицентр ночи.
— Шлюха, — отвечаю с вызовом.
Колени мелко дрожат, ноги слабеют и подгибаются.
— Мимо, — он отрицательно качает головой.
Скоро упаду.
— Твоя шлюха, — выдаю сбивчиво.
Его ладони ложатся на мои плечи. Прижимают к стене. Грубо и резко. До боли, словно распинают.
— Неправильно, — его дыхание кажется ледяным.
Рефлекторно вздрагиваю.
— Твоя сучка, — шепчу сдавленно.
— Опять промах, — стискивает грудь, выкручивает соски, вырывает вопль боли. — Значит, нам придётся отложить оргазм до лучших времён.
Облизываю губы. Не отвожу взгляд. Ни на миг не разрываю контакт.
— Ты слишком устала, чтобы продолжать игру.
Ну, размечтался.
Этого не потерплю.
— Я твоя бл*дь, — короткий смешок вырывается из горла.
Тормоза отказывают.
— Сладкая. Грязная. Покорная.
Газ выжат до упора.
— Похотливая бл*дь.
Авто несётся по опасной трассе на предельной скорости.
— Что добавить? — спрашиваю с издёвкой. — Скажу любую ерунду, только…
Проклятье.
— Только? — фон Вейганд не скрывает сарказма.
Ненавижу.
Вот ублюдок.
Неужели стесняюсь? Смущаюсь? Краснею?
После всего…
После всего?!