Обтекай молча.
Жди, пока какая-нибудь прожжённая вертихвостка уведёт счастье из-под носа. Сократит мышцы в нужный момент и вуаля — отправляйся в расход, переводчица.
Ага.
Размечтались.
Я выросла там, где пустая бутылка портвейна ценится дороже человеческой жизни. Удар держать умею.
— Подольская! — грозно восклицает моя классная руководительница. — Ты кем себя возомнила? Что за кровавые разборки в трущобах Гарлема?
Не удостаиваю жалкую смертную ответом, ограничиваюсь многозначительным хрипом.
— К твоему сведению, это элитное учебное заведение, а не прокуренный притон в чёрном квартале, — продолжает возмущаться.
Нервно дёргаю плечами, нечленораздельно рычу.
— Будь добра, отпусти Катюшу, — советует настоятельно.
Отпустить? Прикольная шутка. Опущу и отпущу. Подождите, пожалуйста. Не всё сразу.
— Катюша — внучка директора, — как бы намекает. — Почему твоё лицо упёрто пытается остановить её кулаки? Почему твоя шея нагло притягивает её пальцы? Сколько можно издеваться над несчастным ребёнком?!
Сколько можно, столько и нужно.
Катюша крупнее меня в три раза. Понимаю, сложно поверить, что такое возможно, но на свете действительно существуют особи подобных габаритов. Триста центнеров впечатлят моментально. Честное рыбацкое — не вру, не заливаю.
Катюша наваливается на меня и душит. Она внучка директора, обладает неограниченным авторитетом. Всякий, кто не даст ей списать домашку, будет наказан.
Только враг рано радуется.
Ловко изворачиваюсь. Бью в солнечное сплетение, а дальше по печени. По печени, по печени. Долго и с удовольствием. Пока коленка не устанет.
— К директору! В милицию! — истошно вопит классная.
— Тафайте узе сразу ф прфо… прфо… — сплёвываю лишние зубы на пол. — Ф плокулатулу.
— Чего? — не врубается.
— Сейсас, — достаю из кармана вставную челюсть, надеваю, поправляю, лучезарно улыбаюсь. — В прокуратуру давайте. Там как раз папин братишка трудится. Вот он и разберётся. По строгости закона.
Ностальгия.
Приятно, когда есть, что вспомнить.
Для протокола запишите — я не гопота подзаборная, а вполне себе приличная девочка из интеллигентной семьи. Школу окончила с золотой медалью, магистратуру — с отличием.
Просто на районе правила суровые. Либо ты втаптываешь в дерьмо, либо тебя. Выбирать особо не приходиться. Ну, как везде, в общем.
Кстати, медаль нифига не золотая. В ломбарде не принимают. А красный диплом ни хр*на не бросит мир к твоим ногам. Этой заламинированной картонкой даже подтереться нельзя.
Прав был Леонид, когда утверждал: знание умножает скорбь.
Гоню, разумеется.
Бывший столько умных слов за раз не выговорит, но…
Стоп, а где он?
— Расслабься, выдохни, — отмахивается внутренний голос. — Парень не совершил ничего криминального.
Обслюнявил мою шею, облапил зад, признался в любви. Боюсь, фон Вейганд не из тех, кто прощает наглое посягательство на личную собственность.
— Согласен, — заключает печально. — Парню п*здец.
П*здец с отягчающими, учитывая визит в дом Ксении.
Хотя бедолага отличился в положительном смысле. Не предал, не подставил, не слился. Упорно защищал мои интересы.
Зато Анна сдала с потрохами, выложила инфу как на духу. Стерва неблагодарная. Почему ей не устроят тёмную?
Помощь следствию искупает любую вину.
Наверное.
Брезгливо морщусь, передёргиваю плечами.
Надоело. Не стану заморачиваться. Проехали.
Нужно действовать.
Резко поднимаюсь и бросаюсь в бой. Точнее к зеркалу. Поспешно сбрасываю халат на пол, придирчиво изучаю собственное тело.
Синяки, кровоподтёки, укусы, царапины.
Все эти прелести буйным цветом распускаются на бледной коже. Самое время метнуться и снять побои.
Оглядываюсь в поисках одежды, заранее подозреваю, что ничего подходящего не найду. Открываю ящики комода, осматриваю содержимое шкафа. Стандартная мелочёвка типа полотенец и туалетных принадлежностей. Никаких полезных вещей вроде сексуального нижнего белья. Полнейший отстой.
Спальню прибрали, постельное поменяли. Разорванное платье утащили, а новое зажали.
Сволочи бесстыжие.
Придётся проявить креативность. Оборачиваюсь простынёй, отчаянно пытаюсь создать сексуальный образ. Получается не очень.
Кто ты?
— Сразу и не определишься, — удручённо качаю головой. — Не то развратная императрица, не то задорный банщик.
В темноте прокатит.
Щёлкаю выключателями, погружаю комнату в уютный полумрак. Оставляю гореть лишь подсветку на потолке. Понятия не имею, как вырубить сверкающую заразу.
Теперь дело за малым. Чистые формальности, мелочи жизни. Волноваться не о чем. Сущая ерунда.
Тут тебе не интегралы, не теория относительности, даже не теория перевода. Не бизнес-план с нуля. Не зажигательное шоу на пилоне.
Глубокий минет.
Подумаешь, эка невидаль.
Облизывай, соси, глотай. Специальное образование получать не обязательно. Зацени пару статей в сети и дерзай.
— Не мешает освежить материал, — хмурюсь, поправляю импровизированную тогу. — Где бы погуглить?
Не замечаю вокруг ни единого компьютера. Верный телефон конфискован вместе с моей сумочкой. Крутые гаджеты остались в особняке Валленбергов.
Значит, в Интернет не выйти.
Доступ блокирован. Кислород перекрыт.
Сплошная безысходность.
Грусть. Печаль. Боль.
Нельзя лишать людей всемирной паутины. Это жестоко и бесчеловечно, противоречит нормам международного права. Надо не забыть накатать жалобу в Гаагу.
Не спорю, в столь преклонном возрасте глупо изучать чужие конспекты. Давно следует приступить к практическим занятиям.
— Практики у нас хоть отбавляй, — машинально ощупываю челюсть.
Ради справедливости стоит прибавить, что меня не всегда трахают в глотку, вынуждая испытывать все прелести асфиксии. Порой позволяют применять обычные ласки.
Только эффект сомнительный. Член стоит колом, а сам фон Вейганд скучает. Не рычит, не стонет. Ухмыляется.
Может, ему хорошо. Может, кайфово. Но виду не подаст. Держится невозмутимо. Упрямая скотина.
— Молодец, старайся, — говорят его глаза. — Чего ты там ещё отчебучишь?
В принципе, гад постоянно так смотрит. Ожидает промаха или подвоха. Листает важные документы, не выпуская из-под прицела. Замышляет очередную авантюру, не спешит сдавать позиции.
Ему нравится наблюдать. Подстерегать добычу, загонять в угол и отступать. Ему нравится играть. Дарить иллюзию безопасности, преследовать по пятам и уничтожать.
Он ранит. Но не насмерть. Он пожирает. Но не сразу.
Каждый ход просчитан заранее, выверен бывалым шахматистом наперёд. Выбирай любую клетку. Хоть чёрную, хоть белую. Ловушка уже захлопнулась. Наружу не выбраться.
Нет, так не пойдёт.
Нужно изменить правила.
Исправить.
Слегка.
Самую малость.
Покорить и подчинить зверя. Поставить экзекутора на колени. Выбить дыхание из груди палача. Затуманить горящий взгляд монстра. Доставить удовольствие. Дикое и острое.
До дрожи. До ледяного озноба. До разрядов электрического тока под кожей.
Господи, дай мне сил.
Не мысль и не мольба.
Жажда.
Приятно, когда вами обладают. Берут и не спрашивают. Применяют по назначению без всяких сантиментов. Однако гораздо приятнее обладать самому.
Это две стороны медали. Когда-нибудь захочется оказаться сверху. Главное — не растерять запал по дороге.
Готовься, фон Вейганд, будем экспериментировать.
Хочу металлическую биту, лампу с ярким светом и опытную гейшу. Проведём допрос на интимную тему, выведаем грязные секреты.
Ну, а как ещё обучиться?
В порнухе — трэш. В книжках — сироп. Весь мир сговорился против меня. Приличный человек желает отсосать, а знания черпать неоткуда.
— Приличные люди не сосут, — брезгливо роняет внутренний голос.
Ха-ха.
И сосут, и глотают.
Покончим с дискриминацией.
Мой взгляд блуждает по комнате в хаотичном поиске ответа, пытается обнаружить хоть что-нибудь полезное.
Кресло. Диван. Столик с едой. Снова кресло. Дверь. Шкаф. Окно. Кровать. Комод. Зеркало. Тумба. Опять кресло. Бродим по кругу.
One moment, please. (Минуточку, пожалуйста)
Меня прошибает холодный пот.
Неужели?
Обман зрения. Невозможно. Не верю.
Открываю и закрываю глаза. Несколько раз щипаю себя. Кусаю губы. Трясу головой. Тщетно стараюсь избавиться от соблазнительной галлюцинации.
На кресле действительно висит пиджак фон Вейганда. Небрежно переброшен через спинку.
Случайность или приманка?
Перед таким искушением не устоит даже святой. Куда там остальным.
Молниеносно бросаюсь вперёд, чудом удерживаюсь на ногах, споткнувшись о некстати размотавшуюся простыню. Быстро привожу наряд в порядок, а после замираю, не решаясь приступить к обыску.
В этих милых карманах вполне может скрываться бомба. И не одна. Что если находки мне не понравятся?
Окровавленные орудия преступления. Фотографии изувеченных тел. Государственные тайны. Например, заботливо отксерокопированный пакт Молотова — Риббентропа. Только на новый манер. Между другими странами.
Это смогу пережить. Приму и смирюсь.
Однако существуют вещи похуже.
Я согласна многое простить.
Тем не менее, всему есть разумный предел.
Вдруг там вырванные страницы из личного дневника? Сопливые признания в духе «я не хотел, меня заставили, злобный дед воспитал по своему образу и подобию, регулярно закрывал в камере пыток, ставил на гречку и вынуждал зубрить кодекс садиста»?
Или совсем невыносимое. Жуткое и отвратительное. Нестерпимое и неприемлемое. Настоящая мерзость.
Стихи.
Такие стихи, где рифма ещё гаже, чем в моих гениальных строках:
«Ты нежный и ласковый,
Как ножа клинок опасный
Ты дикий и безумный зверь,
Не миновать нам потерь»
Фон Вейганд вполне способен продекламировать ответную партию:
«Хочу увидеть твою боль,
Я просто назову её любовь