Ладно, хотя бы пару-тройку фото на память. Украдкой, а? Пока никто не видит.
«Дура, — услужливо напоминает внутренний голос. — У тебя нет телефона, все вещи остались в авто».
Пожалуй, соглашусь. Да и местное общество вряд ли оценит подобный энтузиазм по достоинству, однако мучительно хочется запечатлеть историческое событие для потомков, прямо руки чешутся.
Не менее сотни взоров впиваются в меня, огненные стрелы пронзают на вылет. Презрением и восхищением, равнодушием и заинтересованностью, завистью и похотью. Пристальное внимание осязаемо. Разрядами тока проходит по напряженному телу. Отравляет, отнимает остатки самообладания, распыляет уверенность и тянет вниз. Давит на плечи, гнет к полу, закручивает тугой узел внутри, заставляет содрогнуться.
Пугающее разнообразие костюмов вокруг. От сдержанных и неброских до пестрых и экзотических. Некоторые образы безошибочно определяешь сразу, остальные вынуждают основательно ломать голову и требовать подсказки.
Смех и шепотки, цокот каблуков и шорох тканей сливаются с мелодиями классической музыки. Блеск драгоценностей и буйство масок. Порой обычных, ничем не примечательных, однотонных — белых, черных, серых. Порой сверкающих, украшенных хрусталем и перьями, золотом и серебром.
«Оставь надежду всяк сюда входящий», — шепчет Данте в моей голове.
Впрочем, ему стоило шептать по-итальянски: «Lasciate ogni speranza voi ch 'entrate». Но я-то итальянским совершенно не владею, пришлось перевести на более близкий подсознанию язык.
Вот истинный огненный бестиарий. Прием по случаю дня рождения был всего лишь разминкой, предварительным этапом, репетицией накануне основного выступления. Только теперь понимаю, подготовилась паршиво. Никакой суфлер не поможет, текст напрочь вылетел из легкомысленной головушки, а тело не контролируется мозгом.
Здесь и сейчас замираю в пылающем эпицентре.
Настоящий ад, бал в гостях у дьявола, где за жизнь простой переводчицы из уездного городка не предложат и гроша. Отвергнут чужака иной крови. Не примут и не поймут. Они не ищут благородства, не придают значения дворянским корням и степени знатности. Их интересует другое — есть ли у тебя душа, сколько за нее можно выручить, как выгоднее продать.
Calm down. (Остынь)
Вдох-выдох.
Нервно и судорожно, практически безнадежно. Чуть приоткрытые губы механически складываются в жалкое подобие улыбки.
«Постарайся успокоиться. Выровняй сбившееся дыхание и возьми разбушевавшиеся эмоции под контроль. Даже не думай облажаться в такой момент, — заявляет внутренний голос и угрожающе рычит: — Соберись, тряпка!»
Это не помогает, не улучшает положение.
Трясусь будто в лихорадке. Предательская слабость в немеющих ногах и алкоголическая дрожь в руках, сердце стрекочет в бешеном ритме, отчаянно норовит вырваться наружу. Тяжело вздымающаяся грудь и стремительно бледнеющая кожа сигнализируют о безумной панике. Насосы горят красным, черт побери.
— Боишься? — бархатный голос фон Вейганда над ухом заставляет поежиться.
Невероятно хочется солгать, ситуация очень располагает, но чистосердечно признаюсь:
— Да, — невольно жмурюсь, на уровне инстинкта пробую скрыться от любопытных взглядов.
И сразу прикусываю язык, чтобы не продолжить, еще хоть одно слово — точно сорвусь и буду биться в истерике. Малодушная идиотка не готова побороть страх. Мечтала блистать, а на деле стремится в кусты. Позорно застываю на грани дезертирства.
— Ты справишься, — его пальцы сжимают мою ладонь, жестко и безжалостно, вынуждая вздрогнуть.
— Других вариантов нет? — поражаюсь разительной перемене собственного голоса, звучит гораздо более уверенно, чем я рассчитывала.
— Только вперед, — улыбается он. — Только победа.
Горящие, почти черные глаза отражают мои мысли, возрождают боевой дух и придают отвагу. Нереально оставаться слабой и никчемной рядом с живым олицетворением силы и власти. Невозможно не проникнуться бурлящим потоком энергии, не поддаться влиянию темных, таких сладких и все же преступных чар.
— Как скажешь, — держу спину прямо, ступаю вперед с гордо поднятой головой.
Словно гипноз, незаметное, но стойкое воздействие полностью преображает мир вокруг, меняет до неузнаваемости. Мир и меня.
Обостренные чувства не ослепляют, а вселяют храбрость, толкают на подвиги, даруют способность горы свернуть на пути к вожделенной цели. Пристально изучающие взоры посторонних, абсолютно чужих людей не страшат, а подстегивают дальше сражаться за победу.
Не дам повода злорадствовать, не совершу ни единой ошибки. Стану королевой, достойной своего короля. Сомнения растворяются, с мелодичным звоном осыпаются на мраморный пол.
There will be no surrender. (Не будет капитуляции)
There will be no retreat. (Не будет отступления)
— Ты затмишь их всех, — говорит фон Вейганд, не выпускает мою руку ни на мгновение, наоборот, стискивает до боли.
Но эта боль необходима, она оправдана, служит связующим звеном между нами, сковывает надежнее любых цепей.
— Да, я должна стать лучшей, — охотно соглашаюсь, сжимаю его ладонь, впиваюсь согнутыми пальцами так крепко, что костяшки белеют, и невинно продолжаю: — Я же твоя… пока что.
Он смеется, искренне и по-настоящему, непринужденно демонстрирует большую редкость, истинную драгоценность, ради которой не жаль пожертвовать самыми крупными бриллиантами.
— Не «пока что». Навсегда, — его губы неожиданно касаются щеки, запечатлевают игривый поцелуй.
Градус внимания стремительно возрастает, любопытство набирает обороты. Весть о происшедшем мигом разносится по парадному залу, присутствующие делают выводы и с особым пристрастием выставляют нам баллы, оценивают технику и артистичность, суммируют общее впечатление. Малейшее проявление эмоций не останется незамеченным, его занесут в протокол и будут обсуждать до появления на горизонте новой, более интересной пары.
— Посмотрим, — в тоне прорезается дерзость.
— Нечего смотреть, — заверяет фон Вейганд, и прибавляет чуть отстраненно, с неким холодком: — Я никогда не отпускаю свое.
— А если насильно заберут? — даже не пробую скрыть издевку.
— Не завидую им, — он пожимает плечами. — Горе тому, кто рискнет отобрать у пирата законную собственность.
Останавливаемся у подножья лестницы. Впрочем, это не просто лестница, а экспонат, достойный заключения под стекло, ибо негоже его ногами топтать. Ступени из благородного мрамора и ажурное плетение перил знаменуют вход на новый уровень тайной империи, где властвуют миллиардные капиталы, вседозволенность и греховность. Массивные колоны придают легкость и невесомость остальным деталям, стирают временные рамки, сливают воедино прошлое и настоящее, старинное и современное.
— Вряд ли у пирата имеется законная собственность, — испытываю нервы на прочность, когда мы начинаем подниматься наверх.
— Право завоевателя, слыхала? — издевательская ухмылка провоцирует спорить. — Что забрал, то твое.
Выше и выше, ступень за ступенью приближаюсь к долгожданной аудиенции. Всего несколько мгновений отделяют меня от встречи с таинственным голландцем по фамилии Дитц. Великим и ужасным, опасным весельчаком и коварным прожигателем жизни.
Говорят, чтобы сбросить напряжение и не волноваться, оказавшись перед сотней людей, надо представить окружающих голыми. Типа расслабляет. Хм, сомнительная затея. Не уверена, что желаю увидеть всех гостей в костюмах Адама и Евы. Психика и без того дает регулярные сбои — бессонница, слабость, тошнота по утрам. Лучше по старинке напеть оптимистичную мелодию.
«Як умру, то поховайте мене на могилі, серед степу широкого на Вкраїні милій, щоб лани широкополі, і Дніпро, і кручі було видно, було чути, як реве ревучий*», — затянул во всю мощь националист внутри.
*Как умру, похороните на Украйне милой, посреди широкой степи выройте могилу, чтоб лежать мне на кургане, над рекой могучей, чтобы слышать, как бушует старый Днепр под кручей («Заве́т»/«Завещание» (укр. Заповіт) стихотворение Т.Г.Шевченко, у которого существует более 60 музыкальных интерпретаций)
Не, ваще не слабит, ни капли прямо.
— Moscow calling, (Москва вызывает) — пробормотала память.
Чего?
— Moscow calling: Operator don't tease me. (Москва вызывает: оператор, не дразните меня)
Moscow calling: Operator what's going on?* (Москва вызывает, оператор, что происходит?) — последовал эмоциональный припев, действительно оптимистичный и расслабляющий.
* композиция Moscow Calling, исполнитель Gorky Park
В общем, под такие не слишком патриотические, но зажигательные ритмы советской и американской эстрады, я поднималась на эшафот. Хм, точнее на второй этаж. Еще точнее — в распростертые объятия Кристофера Дитца, который определенно будет рад нашей встрече. То ли от волнения в моей голове окончательно перемкнуло, то ли песня перезарядила аккумулятор. Очевидное и невероятное: бросаюсь на амбразуру. Голову выше, плечи назад, грудь вперед. Последние ступеньки позади, идем на сближение, остался ничтожный рывок и…
— It is such a pleasure to see you here, my dear baron Wallenberg (Видеть вас здесь истинное удовольствие, мой дорогой барон Валленберг).
Смотрю на великого и ужасного, практически не сомневаюсь, что это действительно он, и первая мысль не отличается поэтичностью. Более того, в приличных книгах ее постыдятся написать. А раз я еще не окончательно позабыла про стыд и совесть, то смело перейду ко второй.
Стандартный клиент брачного агентства: заметное брюшко, седина и морщины, возраст 60+, а в глазах горит потребность любить. Кого любить? Предпочтительно моделей, чтоб обязательно приходили к нему на каблуках и в одном белье, а еще лучше без белья, просто в чулках. Впрочем, данный экземпляр одет несомненно лучше среднестатистического иностранца в летах, и уж точно не жалуется на недостаток финансов. Цветет и пахнет в белом костюме с замысловатой вышивкой. Излучает благородство и превосходство, но все равно это разочарование.
Окончательное и бесповоротное разочарование, господа присяжные заседатели.