— Видишь, какая хватка? — хмыкает, тянет руку назад, слегка отодвигает в сторону, однако малыш не разжимает пальцы. — Он сопли жевать не будет. Раз взял, уже не отпустит.
Вздыхаю. Неодобрительно поджимаю губы.
Кого здесь волнует мое мнение?
Мальчик от своего прадеда без ума. Улыбается. Агукает. И не ощущает от него никакого зла. А глаза у них и вовсе одинаковые. Натурально. Реально. Один в один. Яркая небесная синева. Должны потемнеть. Надеюсь. Очень надеюсь. Иначе оторопь берет.
— Вы ведь знали про мою беременность, — произношу я. — Еще тогда, в больнице. Вам сразу доложили.
Риторический вопрос. Фон Вейганд поднял все медицинские записи, а после основательно надавил на врачей. Он переживал, что операции и прием определенных препаратов могли негативно повлиять на развитие плода. Выяснилось, лечение проводилось уже с учетом «интересного» положения. Каждая процедура была абсолютно безопасной, схема терапии составлялась на основе настоящих анализов.
— Почему сразу не рассказали? — спрашиваю. — Ни мне, ни Алексу.
Жутко понимать, что этот страшный человек узнал о моей беременности гораздо раньше меня самой. Еще и комментарии двусмысленные себе позволял. Насмехался.
— А зачем вам говорить? — пожимает плечами. — Дурью маетесь. Развели трагедию на пустом месте.
Ну, да. Конечно.
Приятно познакомиться. Вальтер Валленберг. Специалист по семейным вопросам. Лучший на свете психолог. Обращайтесь.
Хотя… гад прав. Про ребенка мы все выяснили в самый правильный момент. Лучше не придумаешь.
— Адам, — чеканит мужчина. — Ты далеко пойдешь. Дальше всех своих предков. Люди будут от страха дрожать от одного твоего имени. Клянусь. Ты достигнешь того, чего даже я не успею.
Мальчик смеется. Нежно. Переливчато. Звонко. Маленький ангелочек даже не ведает, на какую сторону его пытаются перетянуть.
Ничего. Я рядом. Я позабочусь о своем ребенке. Он станет хорошим человеком, добрым и справедливым, пойдет в дедушек. В моего папу и в папу Алекса. Возьмет от них все самое светлое, и это поможет развеять любую тьму. И вообще, главное не гены, а воспитание.
Возможно, он станет великим ученым. Или наоборот — проявит творческую натуру. Будет петь или картины создавать. Сыграет в кино. Лично фильм снимет.
А как иначе, если мама настоящий талант?
Умница. Красавица. Само очарование.
— Повезло тебе, — вдруг произносит Валленберг, окидывая меня долгим и пристальным взглядом. — Такого мужика породила.
— Спасибо, — киваю. — Только не найдетесь, что он вырастет вашей копией.
Барон кривится в оскале. А потом хохочет. Громко. Раскатисто. Его смех звучит угрожающе, будто удары грома.
— Как я не станет, — заявляет, отсмеявшись. — Под ним земля дрожать будет. Гореть. У него норов похлеще моего во сто крат.
Мечтатель. Что с этого старика взять?
Я не печалюсь. Не напрягаюсь ни капли. Не вижу ни единого повода для переживаний. Я сумею донести до сына верные идеалы, как бы ни развивалась наша судьба дальше. Душу в него вложу. Сердце. Кровь отдам. Ничего не пожалею. Никогда.
***
Про счастье писать скучно. Просто. Банально. Заурядно. До зубного скрежета.
Круто, когда драма, куча событий и приключений, навороченный сюжет, надрыв и психоз, взрыв аорты в каждом слове, бомба скрывается за очередным лихим поворотом.
Круто, когда скорость доходит до максимума, педаль газа выжимается до упора и ты смело мчишь по встречной полосе, отчаянно надеешься на вроде бы абсурдный, однако же свято обещанный всесильным автором счастливый финал.
Круто, когда до мозга, до печени, даже гораздо глубже. Насквозь. Оставляя незаживающие кровоточащие ранения. Раздирая до мяса и до костей, продирая до самой сути, выжигая внутренности каленым железом. Вырезая остро заточенным клинком клеймо.
Круто, когда по живому, без наркоза, без страховки, без повторных дублей, от первого и до последнего кадра на единственную пленку. Без черновика, без тысячи исправлений, без тени цензуры. На одном вдохе и выдохе.
Круто, когда…
Ты не там.
По ту сторону страницы. По ту сторону экрана. По ту сторону света и тьмы. Подальше от коварных планов. На безопасном расстоянии от опасных игр. Наблюдаешь, но участия не принимаешь. Лишь опять поражаешься своему до одури сбитому пульсу.
Поверьте.
Не проверяйте.
Жить лучше скучно.
Просто. Банально. Заурядно.
Долго. И счастливо. До зубного скрежета. Сладко. Приторно. До тошноты. На веки вечные позабыв про шальные выбросы адреналина.
***
Мои мечты продолжают сбываться. Одна за другой. Фон Вейганд дарит мне встречу с родителями. Даже мою бабулю доставляет в секретное место. Правда, сам ускользает, личного знакомства не происходит.
Необходимая мера безопасности.
Я охотно поддерживаю легенду о таинственной и опасной работе своего нового супруга. Если верить спонтанно сочиненной биографии, мой второй муж почти шпион. Эдакий Штирлиц. Мрачный. Холодный. Благородный. Разве только без нацистской формы.
Никаких фото. Никаких видео.
Полагаю, это разумная плата за месяц, проведенный вместе со своей семьей, а также за шанс представить родным людям моего малыша.
Адам улыбается.
Растет и крепнет с каждым прошедшим днем. Он почти не плачет, не требует к себе внимания, ведь все и так вокруг него послушно отплясывают, спеша исполнить любой каприз. Мальчик оценивает ситуацию, наблюдает, изучает мир вокруг.
И не важно, кто оказывается рядом.
Моя мама. Папа. Бабушка.
Вальтер Валленберг. Элизабет. Точнее просто Лиля. Так эта невероятная и совершенно восхитительная женщина просит себя называть. А я всякий раз стесняюсь, не решаюсь настолько фамильярно сократить ее имя.
Так вот. Не важно, кто рядом.
Я или фон Вейганд.
Любой человек мигом оказывается во власти этих ярких синих глаз. Расплывается в улыбке, растекается от умиления и выпускает больше слюней, чем малое дитя.
Парадокс. Загадка природы. Научный факт.
Взрослые покорно пляшут под дудку ребенка.
А как иначе? Как?! Разве реально устоять и не потискать эту прелесть? Эти вот крошечные кулачки не обцеловать? Пухлые щечки не приласкать?
Эх, милота.
Впрочем, тревога меня не отпускает. Мрачные мысли пуще прежнего одолевают. Даже в раю обнаружу повод для грусти. Это моя суперспособность: находить повод для нытья. Впрочем, тут и правда дело дрянь. Причина для волнения очень серьезна. Гнетуща.
Наша сексуальная жизнь оставляет желать лучшего. Вернее — нашей сексуальной жизни в принципе нет. Ни в какой форме. Поцелуйчики и обнимашки не считаю, даже самые жаркие и страстные. Только аппетит дразнить, дрочить и дрочить, но не кончить.
Простите. Извините. Вот такая перед вами женщина. Падшая. Пропащая. Если по дерзким фантазиям судить, то пробу негде ставить. Отпетая грешница.
Секс после родов есть.
Наверное. Надеюсь.
У кого-то. Где-то.
Я знаю. Точно. Уверена.
Я читала в Интернете.
Эти люди не могли врать. Не могли же. А?! В сети ведь чистую правду пишут. Не всегда, разумеется, однако довольно часто.
В конце концов, в семьях часто бывает больше одного ребенка. Значит, после рождения счастливого первенца партнеры занимаются сексом еще как минимум раз.
Верните мой секс.
Прошу.
Пожалуйста.
В наших интимных отношениях возникает пауза. Долгая. Раздражающая. Угнетающая. Отправляющая самооценку в унитаз.
Я полностью восстанавливаюсь после родов. Сбрасываю лишний вес, обращаюсь в худышку, которой прежде никогда не была. Все благополучно заживает, работает и стреляет.
Тогда в чем проблема?
Фон Вейганд не хочет меня? Увидел, как ребенок вылез из того самого места, испытал шок и напугался столь сильно, что больше не желает иметь с этим ничего общего. Или потерял влечение, ибо я мать его ребенка. Раньше трахал шлюху, грязную и порочную девку, а теперь перед ним та, кто привела в мир единственного сына. Такую женщину строго запрещается подвергать безудержному разврату и опалять кипучей похоти.
А может, уже другую нашел? Работы много. Ночами не спит. То лорда Мортона добить старается, то ребенка нянчит. Прямо хоть разорвись. Но он же талантливый. Всегда все успевает.
Я намекаю.
Тонко. Или не очень. Как получается, в общем.
Наряжаюсь в развратное белье. Рассекаю пространство в полуголом виде. Кручусь и верчусь, изображаю эротику, выхожу далеко за рамки приличия.
А результата ноль.
Либо паршиво намекаю. Либо кое-кто не желает мои намеки воспринимать всерьез. Предпочитает держаться подальше и никак не реагировать.
— Алекс, возьми меня, — говорю прямо. — Трахни уже, пожалуйста. По-нормальному. Хватит относиться как к хрустальной вазе.
Хохочет. Подхватывает меня на руки и кружит.
— У тебя что, только два режима? — перехожу в атаку. — Либо секс, либо любовь. Выбрать можно одну опцию. Обе никак не пересекаются?
Смеется. Прямо заливается. Довольный.
Ну вот, явный признак измены. У него был секс. Иначе откуда берется такая неприкрытая веселость? А я уже для подобных вывертов не пригодна. Отработанный материал. Загнать под стекло и любоваться. Восхищаться. Поклоняться. И все. Стоп.
Страшно сказать. Стыдно. Начинаю скучать по временам, когда являлась бесправной рабыней, ползала у него в ногах, обтираясь о высокие черные кожаные сапоги.
— Я приготовил для тебя сюрприз, — улыбается фон Вейганд.
Раньше звучало жутко.
Теперь тянет зевнуть.
— Галерея шоколадных фонтанов? — выдвигаю предположение.
— Нет, — решительно отклоняет.
— Новая яхта с моим именем? — роняю наугад.
— Мимо, — мигом отмахивается.
— Самолет? — тыкаю пальцем в небо.
— Был в прошлом месяце, — заявляет с долей укоризны.
— Остров? — продолжаю озвучивать самые очевидные варианты.
— Тоже был, — хмурится.
— Гора бриллиантов?
— Не угадала, — отрицательно качает головой.
— Сапфиры? — не спешу сдаваться.
— Лора, — сурово сдвигает брови, губы кривит в явном неодобрении моего сомнительного креатива, как будто даже обижается. — Я не люблю повторяться.