Полагаю, мне пора привыкать к богатству и его закономерным проявлениям, прекратить удивляться всяким мелочам и надежно укрепить челюсть, постоянно норовящую бухнуться на пол.
И все же первая и неподкупная реакция в лобби всемирно известного отеля:
— Ох*еть! — выражаюсь нецензурно, зато правдиво.
Разглядывать эту гостиницу на мотивирующих фото/видео и лицезреть в реальности — две несоизмеримо большие разницы.
Не оглашаю название, ведь хороший товар в особом представлении не нуждается. Хотя откат за продвижение в массы жду, не обессудьте.
Черт, забыла о главном.
Я ж предпочитаю, когда события развиваются в хронологическом порядке, чтоб без флешбэков и лишних спецэффектов, строго по полочкам, так сказать, по очереди, причем избегая вольностей.
Придется начать с…
Хм, сначала?
***
Будь в распоряжении фон Вейганда личный вертолет, мы бы могли приземлиться прямо на территории отеля, на специально отведенной площадке. А самолет — штука неудобная, бесполезная в домашнем хозяйстве и абсолютно непригодная для посадки в здешних окрестностях. Короче, на выходе из аэропорта пришлось впихнуться в заурядный Rolls Royce и довольствоваться малым.
— Знаешь, мне ужасно надоели крутые тачки, — стараюсь говорить скучающим тоном, мастерски сдерживаю восторженный визг при виде ночной панорамы. — Может, на мотоцикле попробуем?
— Попробуем — что? — с расстановкой произносит фон Вейганд.
— Прокатиться, — произношу осторожно, улавливаю дьявольские искры в черных глазах.
Смотрит так, будто желает трахнуть меня прямо на заднем сидении авто, не стесняясь присутствия водителя. Повалить на спину, одним движением задрать легкую ткань длинного платья до самой талии, раздвинуть ноги и поиметь без особых церемоний.
— Посмотрим, — коротко и сухо.
Он равнодушно пожимает плечами, отворачивается, разрывая зрительный контакт, но я могу видеть, как напрягаются его желваки от необходимости сдерживать эмоции. Очередное затишье перед бурей.
Больше не думаю о высокотехнологичной красоте вокруг, стандартно прилипаю к тонированному стеклу, но мысли уносятся в ином направлении.
Многое из того, что мы делали небезопасно для ребенка.
Честнее: все, что мы делали далеко от безопасности.
Сердце болезненно сжимается, стоит мне представить, какой вред уже нанесен.
Постоянные переживания, чудовищная психическая истощенность, вырвавшаяся наружу с истерикой, физическое воздействие тоже не отменяется. Долго не сходящие с кожи следы кнута, отпечатки зубов и безжалостных пальцев, греховная летопись, расцветающая оттенками безудержной страсти на моем теле.
Еще страшнее сознавать, я ничего не способна изменить или исправить, элементарно помешать не получится. Только подчиняться, проявлять похвальную покорность и подставлять зад по первому требованию.
Нет, я порывалась признаться в беременности, отчаянно хотела сбросить тяжкий груз, ведь проще держать на языке раскаленное железо, нежели подобную тайну. Я рисовала уютные картины будущего, где фон Вейганд незамедлительно бухался на колени и целовал мой живот, клялся в любви и лучился от радости. Воображала нас на прогулке в парке, с коляской и очаровательным малышом, обязательно мальчиком, точной копией своего отца, чтоб непременно такие же глаза и улыбка, за которую не жалко продать душу.
Но невидимый барьер всякий раз останавливал меня, заставлял осекаться на полуслове и сковывал холодом. Удерживал в миллиметре от последней черты.
Я понимала, что совсем не доверяю фон Вейганду, не знаю его жутких секретов и не могу предугадать развитие событий. Будь поблизости Элизабет Валленберг, она бы пролила свет на темные лабиринты прошлого, помогла бы и подсказала что-нибудь умное.
А сейчас, без советов и сторонней поддержки…
Молчание казалось единственным доступным выходом. Молчание и покорность, большего не требуется. Якось так буде. (Как-то так будет.)
— Нравится? — привычно поинтересовался фон Вейганд, когда мы оказались в лобби гостиницы.
«Ох*еть!» — и то не отражало всех моих впечатлений.
Этому отелю в мгновение ока удается вырвать из мрачной пучины рефлексии, прочистить мозг и вернуть меня обратно в придурковато-беззаботное состояние.
Здесь все, что выглядит как золото, и есть настоящее золото.
Золотые панели с кнопками, регулирующими свет, и телевизоры, укрытые в золотую броню. Позолоченные колоны и балюстрады на лестницах, краны в уборной и фигурная отделка мебели, светильники, торшеры и зеркальные рамы. Золотом украшают царских устриц и подают десерты в форме золотых слитков. В бокале, инкрустированном кристаллами Swarovski, готовят золотой коктейль, прибавляя к нему золотую сахарную трубочку, и предлагают шампанское, в котором плавают кусочки пищевого сусального золота.
У вас еще не желтит в глазах от упоминаний о благородном металле? Готовьтесь, здесь он на каждом шагу, куда не повернешься — ослепляет и совершенно не теряется на фоне хрустальных люстр, итальянского мрамора, дорогих тканей и серебряных нитей.
Обычных номеров не предусмотрено, исключительно люксы, среди которых минимальная площадь равна пяти моим квартирам. Фонтаны и аквариумы не успевают наскучить благодаря замысловатой подсветке и причудливым узорам мозаики в арабском стиле. Чем выше поднимаешься, тем уже становятся этажи, ярус за ярусом устремляются вверх, играя изысканными красками. Извивающиеся линии коридоров образуют единый узор, сюрреалистичный и нереальный, воплощающий смелые фантазии.
Сотрудники отеля улыбаются нон-стоп, вышколены, дабы предугадывать любые капризы и пожелания, охраняют покой и комфорт посетителей. Личный дворецкий встретит вас и сопроводит повсюду, чемоданы незамедлительно разберут, грязную одежду постирают, обувь почистят, в номере не переведутся букеты цветов, фрукты, шоколад и напитки градусом от минеральной воды без газа до коллекционного вина.
— П*здец, — произношу вслух и многократно повторяю мысленно, когда оказываюсь в чертогах люкса.
Пусть не королевского, но и не самого барыжного из имеющихся в наличии.
Совершенно обалдеваю от окружающего пространства, с пришибленным видом осматриваю местные достопримечательности. Застываю возле гигантского окна, любуюсь непередаваемо голубыми водами залива. Аки торнадо сную по остальным комнатам, сопровождаю ритуальное действо громкими междометиями, а потом поднимаюсь по винтовой лестнице на второй этаж, прохожу в спальню и зависаю на пороге.
Поверьте, слово «кровать» не отражает ни капли настоящего смысла. Попросту траходром. Пугающих размеров алтарь для грязных групповых оргий с алкоголем, наркотиками и кровавыми жертвоприношениями.
— Тут я и планирую тебя наказывать, — фон Вейганд прижимается сзади, собирает распущенные волосы в хвост, наматывает на кулак и медленно тянет в сторону, заставляя наклонить голову на бок.
— За что? — ежусь, когда его влажный язык скользит по напрягшейся шее.
— Необходима причина? — шутливо кусает, не собирается причинять боль, демонстрирует превосходство. — Хорошо, тогда за ругательства, о которых мне постоянно доносит Андрей.
Ублюдочный сутенер, а я ему сувенир планировала привезти, магнитик с парусом или брелок на память, собиралась типа отношения наладить.
— Или за эту вызывающую помаду, — проводит большим пальцем по моим губам, стирая манящий красный.
— П-прости, — запинаюсь, проклинаю унизительную слабость и мелкую дрожь, сотрясающую тело.
— Успокойся, meine Schlampe, — он начинает снимать мое платье, неторопливо расстегивает пуговицы, наслаждается каждой секундой этого торжественного процесса и хрипло шепчет: — Я не сделаю ничего слишком плохого.
— Слишком? — из горла непроизвольно вырывается нервный смешок.
Подчас бывает трудно обозначить тот самый момент, когда игра приобретает опасный оттенок. Когда стирается граница между забавным развлечением и ужасающим результатом.
— Если будешь послушной девочкой, — очередной дразнящий укус.
Легкая ткань опадает вниз, облаком расстилается у ног.
Остаюсь в нижнем белье, полуобнаженная и беззащитная, во власти палача.
— На колени.
Глава 6.2
Фон Вейганд отстраняется, разрывает контакт, отступает и наблюдает со стороны.
Из его голоса разом выветривается озорное веселье и привычная насмешливость. Ледяной безэмоциональный тон заставляет сжаться в комочек, испуганно озираться вокруг в поисках убежища.
Выполняю приказ.
В том, что это именно «приказ» не возникает ни тени сомнения.
Умом понимаю, бояться нельзя, ведь страх распаляет ненасытный голод хищника, провоцирует вгрызаться в плоть глубже и яростнее, распаляет алчную жажду растерзать жертву на части.
Но тело отказывается принимать разумные доводы, управляется слепыми инстинктами, выдает испуг, сковавший могильным холодом изнутри.
Фон Вейганд не сводит с меня взгляда. Нет нужды оборачиваться. Взмокшей кожей ощущаю, как он рассматривает свою собственность, внимательно оценивает и отмечает детали — растрепанные волосы, собранные на бок, напряженно ссутуленную спину, кулаки, сжатые до побелевших костяшек.
Неожиданное замечание нарушает тишину.
— Столько роскоши, блеска, ярких узоров.
Мой романтичный шеф-монтажник направляется к кровати, садится, широко расставив ноги, чуть отклоняется назад, опираясь на ладони, принимает расслабленную позу.
Действительно решил обсудить особенности дизайна или…
— Чересчур пестрая обстановка, не находишь?
— Наверное, — отвечаю сдавленно, мне едва удается разлепить онемевшие губы.
Зверь нагулял аппетит и размышляет над тем, как лучше сожрать добычу.
Насмерть поразить единственным броском или мучить очень долго, растягивать пытку с творческим запалом прирожденного садиста?