Впрочем, ответы не должны нравиться. Они существуют, вне зависимости от наших иллюзий и предпочтений.
Беда заключается в ином. Мыслительный процесс затягивает похлеще героина. Однажды попробуешь — никакая детоксикация не поможет.
И я думала, снова очень много думала обо всем.
***
Фрагменты сливались воедино, формировали четкое изображение, дарили шанс ступить на запретную территорию.
Территорию убийцы. Садиста, манипулятора, собственника, эгоиста… В общем, обладателя множества лестных эпитетов.
И, знаете, я начинала понимать мотивы фон Вейганда. Слишком хорошо понимать.
Он сохранял жизнь Сильвии не по доброте душевной, а потому что не желал идти на уступки деду, в очередной раз доказывать схожесть с ненавистным родственником. Хотя стервозная супруга казалась не важнее бронзовой статуэтки в холле.
Человеком больше, человеком меньше. Разве принципиально?
Можно рекламировать романтичные образы благородных киллеров, доблестных бандитов, честных олигархов. Реальность остается реальностью. Когда ты убиваешь, меняется все. Грани стираются, нельзя отмотать пленку. Нельзя просто взять и вернуться назад.
На его руках запеклась кровь. На руках, ласкающих и терзающих меня, запеклась кровь.
Прозвучит чудовищно, зато правдиво: если бы в детстве фон Вейганда избивали, унижали, насиловали, дрессировали, словно животное, стало бы легче.
Да, именно так — проще и легче.
Найти причину, вцепиться в нее мертвой хваткой, отстаивать точку зрения до хрипоты, поставить диагноз другому и захлебнуться собственной офигенностью.
Курит? Проявляет скрытую потребность сосать член.
Фанатеет по анальному сексу? Латентный гей.
Любит жестко, оставляет синяки, тянет за волосы, подчас пользует наручники, а порой ремень, тащится от разнообразия острых ощущений? Ах, он хренов извращенец. Его гнобили с младенчества, поэтому моральный урод пытается самоутвердиться.
Но фон Вейганд родился таким. И детство у него было прекрасное.
Я проверяла.
Серьезно, не подкалываю.
Долго приставала с расспросами, требовала подробностей, лиричных воспоминаний. Конечно, не прямым текстом, не столь грубо. Всего лишь при каждом удобном случае заливалась соловьем о сбитых коленках, лазанью по деревьям и прочей памятной ерунде.
— Смотри, — протягивает потрепанный альбом.
Никаких комментариев, никаких предостережений. Разворачивается и уходит, оставляет тет-а-тет с разрозненными паззлами.
Бережно притрагиваюсь к сокровищу кончиками пальцев, голодным взором вглядываюсь в застывшие тени минувших дней, стараюсь уловить настроение, проникнуть вглубь и молча осязать.
Погружаюсь в летопись черно-белых событий.
Мама… стройная, невероятно красивая и притягательная. Выразительные глаза бросают вызов, пухлые губы складываются в чарующей улыбке, темные локоны обрамляют ангельский лик.
Папа… высокий, статный, отлично сложенный. От него не исходит дикой энергетики, присущей Валленбергам, веет приятным теплом. Светлые волосы коротко острижены, черты лица располагающие, мягкие, не ощущается никакой агрессии.
Сын… крошечный, толстенький, в пеленках.
«Не лысый», — усмехаюсь, переворачиваю страницу.
Множество фотографий, каждая пропитана счастьем, пронизана светом. Тут не пахнет побоями, насилием и психологической травмой.
Непривычно наблюдать за юным фон Вейгандом, будто окунаюсь в новый мир. Изучаю эволюцию Александра, с горечью понимаю: у меня мог родиться такой сын. Я могла петь ему колыбельные, убаюкивать, прижимая к груди.
А потом вижу знакомый взгляд. Не взрослого, еще подростка, но уже хищника.
Настоящий лидер и вожак стаи, единственный предводитель не потерпит конкурентов. Гордо стоит в окружении школьных друзей, всем видом демонстрирует — при попытке захвата власти чужаком жестокая расправа последует незамедлительно.
Если в классе кого-то били, то вряд ли его. Если все-таки его, то мне искренне жаль тех, кто посмел.
Да, смерть родителей повлияла на характер и восприятие окружающей действительности. Тем не менее, до трагической автокатастрофы парень все равно открыто стремился к роли господствующего тирана. Это читалось в исторических кадрах, без купюр, совершенно очевидно. В осанке, в повороте головы, в манере держаться.
— Довольна? — фон Вейганд садится рядом.
Вздрагиваю от неожиданности, буквально подскакиваю на месте. За окном сгущаются сумерки, счет времени потерян.
— Когда ты в первый раз переспал с женщиной? — спрашиваю и сразу же густо краснею.
Он забирает альбом, внимательно оценивает обложку и нарочито сурово заключает:
— Действительно семейные фото, а то я испугался, что перепутал.
— Признавайся, — повторяю с нажимом. — Когда, где, с кем.
Плохие мальчики рано познают науку любви. Спортсмены, обладающие безупречной фигурой, хулиганы с горящим взглядом и повадками тигра. Они в любой миг готовы к решающему броску. Кружат голову покруче наркоты, сводят с ума и наивных девчонок, и опытных дам.
— Ревнуешь? — издевательски ухмыляется.
— Говори! — повышаю голос.
— Лучше покажу, — заговорщически подмигивает.
Легко подхватывает меня, перебрасывает через плечо и несет на кровать.
И пока я могу думать, думаю о том, как ревную фон Вейганда. Безумно, эгоистично, бешено, к каждой из женщин, побывавшей в этих крепких объятьях, стонавшей под этим мощным телом.
Плевать, что его руки по локоть в крови.
Плевать, что он легко перекусит мною на завтрак и запьет ароматным кофе.
Плевать, что пугает до дрожи, способен уничтожить и растоптать, обратить в покорное животное, прахом развеять по ветру.
Я постепенно привыкну к ответам, приму все, как есть.
Любовь — это дорога. И мы пройдем ее вместе.
Глава 10.2
— Нам нужно общее хобби, — деловито поправляю грудь, выпадающую из развратного выреза ярко-красного платья.
— Одно вроде есть, — фон Вейганд уперто не отрывает взор от экрана.
Зря игнорирует опасность.
— Секс не считается, — заявляю строго.
Нагло прохожу в кабинет, закрываю дверь на замок, смело отрезаю пути к отступлению.
— Вообще-то, я имел в виду наши проникновенные беседы, — уточняет невинным тоном.
— «Возьми в рот» и «раздвинь ноги шире» — это не беседа, — надменно фыркаю.
— Но это фразы, из которых она состоит, — замечает резонно.
Приближаюсь вплотную к рабочему столу, кладу ладони на отполированную до блеска деревянную поверхность, наклоняюсь вперед, демонстрирую скромные природные богатства. Тщетно ожидаю реакции, виновник бунта не торопится отвлекаться, занят работой.
— Предлагаю подробно обсудить“ Berg International”, все насущные проблемы, трудности и методы их решения.
Вдох-выдох.
Опять никакого ответа, даже взглядом не удостаивает.
Тогда лови гранату.
— Давай, объясни суть, введи меня в курс, научи основам управления. Кстати, в универе читали много умных лекций по экономике и праву.
Пофиг, что ни слова оттуда не вспомню. Не будем акцентировать внимание на ничего не значащих деталях.
— Я не собираюсь провести остаток дней в бигуди, огуречной маске и засаленном халате. Я самодостаточная личность, поэтому требую должного уважения. Хочу принимать активное участие, сотрудничать, помогать. Ну, или хотя бы вникнуть в ситуацию.
Короче, свободу попугаям.
— Надоело бездельничать, наслаждаться этими мерзкими СПА-процедурами, маникюрами, педикюрами, массажами… Надоело находиться на вечном иждивении!
«Повысь голос, прибавь жесткости», — советует внутренний скептик.
— Пора завязывать, — неловко запинаюсь.
«Тряпка», — констатирует презрительно.
— Хватит, — пробую разжечь боевой запал.
«Облажалась», — заливисто хихикает.
— Сколько можно?! — с истеричным воплем захлопываю ноутбук фон Вейганда.
И посыпаю голову пеплом, и обматываю вокруг горла веревку, и вскрываю вены лезвием бритвы, и приставляю к виску кольт сорок пятого калибра.
Ладно, если серьезно, то просто отскакиваю в сторону, мечтая дематериализоваться.
«Перегнула», — понимаю с опозданием.
Черные глаза вспыхивают недобрым огнем, рот кривится в слабом подобии усмешки.
Наверное, не стоит намеренно вызывать ярость зверя. Особенно нарядившись в короткое обтягивающее алое платье. Особенно расцветив губы красным. Особенно…
— Komm zu mir, meine Schlampe. (Иди ко мне, моя шлюха.)
Гремучая смесь страха и вожделения овладевает телом, практически физической болью пропитывает каждую клеточку. Кровь мигом приливает к щекам, сердце сжимается в стальных тисках, а по спине разливается предательский холод. Пространство комнаты окрашивают бордовые всполохи.
Чувствую себя голой и беззащитной, скованной властью. Магнетической властью этого мужчины надо мной, грешной плотью и затуманенным разумом.
Но не сдаюсь.
— Подойду, когда поклянешься, что не тронешь, — дебильно улыбаюсь.
— Ты подойдешь в любом случае, — обещает мрачно.
Поспешно ретируюсь к двери, безрезультатно терзаю замок, механизм будто заклинило.
Черт, черт, черт… Зачем было закрывать? Вот засада.
Лихорадочно копошусь, дергаю и кручу ручку. Проходит пара минут, прежде чем удается сообразить — выход заблокирован. Похоже, здесь размещен целый арсенал ловушек.
— Мошенничество, — поворачиваюсь к фон Вейганду лицом. — Так нечестно.
— Неужели? — его брови удивленно изгибаются. — Komm zu mir. (Иди ко мне.)
Удрученно вздыхаю и выполняю приказ. Покорно следую на эшафот, замираю в непосредственной близости от кресла руководителя.
— Никогда не беспокой меня в кабинете. Никогда не отвлекай от работы. Никогда не задавай лишних вопросов, — перечисляет хмуро. — Говорил?
Молча киваю.
— Значит, не обижайся, — он поднимается, обхватывает за талию, поворачивает и толкает к столу, вынуждает удариться животом.
Сдавленно всхлипываю, машинально стараюсь вырваться.
— Хорошее отношение тебя пугает, плохое — тоже, — медленно поднимает материю платья вверх, выше и выше, почти до груди, обнажает послушную игрушку. — Что же остается?