И девочка погружается в ад.
Это нельзя забыть. Невозможно стереть, нереально вытравить из памяти.
Это вырезано под ребрами. Неведомыми символами, тайными знаками.
Летопись моего безумия, персонального помешательства.
Кап… Кап… Кап…
Первая капля, будто хлесткая пощечина коварного врага, вторая, словно робкий поцелуй неопытного любовника. Третья — ядовитый укус паука. Четвертая — порыв ледяного ветра.
Кап… Кап… Кап…
Пятая капля ранит, впивается отравленным шипом, резко вонзается в плоть, вынуждая содрогнуться изнутри. Шестая вырывает грешный стон, пробуждает безотчетную похоть, окунает в гипнотический транс. На седьмой сердце дает перебой, сознание теряет хрупкий контроль.
Кап… Кап… Кап…
Сбиваюсь со счета, тщетно мечтаю вынырнуть на поверхность, разомкнуть темные воды и свободно вдохнуть. Заперта среди коридоров мрачного лабиринта, зажата в порочных тисках боли и наслаждения, больше ничего не соображаю. Вселенная сосредоточена вокруг тягучей мелодии.
Кап… Кап… Кап…
Обжигающие прикосновения раскаленного воска пробирают до озноба, дразнят и дурманят. Выписывают замысловатые узоры на животе, устремляются все выше и выше, к трепещущей груди.
Кап… Кап… Кап…
Жалобные всхлипы перемежаются стонами страсти. Пылающие нити возбуждения пронизывают вмиг воспаленную плоть, заставляют выгибаться дугой, растекаться в зияющей черноте.
Тает не воск, таю я. Доведена до полуобморочного состояния, до той странной стадии, когда пугающая опустошенность неотличима от полнейшей наполненности.
Вперед, вдоль ослепительно сверкающего острия к пропасти. К подчинению. Не физическому, а моральному.
Что-то загорается и гаснет. Вспышка сверхновой рассекает сгустившуюся полночь на краткий миг, на ничтожную долю секунды.
И мы движемся по кругу.
— Я предупреждал.
Фон Вейганд освобождает мои онемевшие руки, отстраняется.
— Шанс давал.
Осторожно переворачивает меня, принуждает встать на колени, раздвинуть ноги, прогнуться.
— Я никогда не проигрываю.
О, да.
Играет мною, играет со мною. Мучит очень долго, упивается каждым жестом, обращает в безвольный кусок мяса. Перебирает черно-белые клавиши фортепиано. Настраивает инструмент, исторгает сладкие звуки музыки. Пьянящие и грешные. На грани боли и наслаждения, на пороге между вратами Ада и Рая.
Огонь скользит по телу. Ласкает везде, не ведая стыда, пробирается в самое лоно. Глубже и глубже. Где поцелуи, где воск, где пламя — не разобрать. Раскаленный дождь вдоль гибкой линии позвоночника, раскаленный дождь внутри.
— Кто ты? — спрашивает фон Вейганд, шепчет, обжигая дыханием.
Губы шевелятся, однако я не в силах ничего сказать. Не могу вымолвить ни слова. Не могу издать ни звука.
— Кто ты? — повторяет с нажимом.
И вновь не получается ответить, ничего нет. Осталась только дрожь. Голодная, жуткая, мятежная.
— Ты моя, — он проникает на всю длину, резко, единственным толчком, в правильное место, а не в то, куда бы действительно хотел. — Du bist meine. (Ты моя.)
Meine.
Моя… моя… моя…
Отдается болезненным эхом в каждой клеточке напряженного тела. Жестко и жестоко, не предоставляя выбора, не балуя альтернативой.
— Знаешь, чего я желаю? — не двигается, неожиданно замирает. — Что сделаю с тобой?
И фон Вейганд начинает говорить, подробно и в деталях описывает выигрыш.
Такое постесняюсь повторить даже мысленно.
Такое низводит эротические мечты о нацисте и еврейке до уровня детских шалостей.
Такое…
Мои мышцы рефлекторно сокращаются вокруг пульсирующего члена. Снова и снова, против воли, против всяких законов логики и устаревших убеждений.
Я не владею собой, я кончаю просто от слов. От жутких и чудовищных слов, вынуждающих содрогаться и агонизировать.
Остатки рассудка гаснут под напором сокрушительного оргазма.
— Du bist mein Licht, (Ты мой свет,) — хрипло шепчет фон Вейганд.
А ты мой личный сорт темноты.
***
— Просыпайся, — чертов садист трясет за плечо.
Класс. И сколько секунд я поспала?
— Отстань, — стараюсь отмахнуться от источника раздражения, кутаюсь в простыни.
Пусть все случившееся окажется безумным кошмаром, плодом больного воображения.
Не было бизнес-планов, не было пламени свечей, не было интимных признаний.
— Лора, пора вставать, — не сдается коварный мучитель. — Как ты намерена выиграть пари? Слишком легкая победа не принесет мне удовольствия.
Черт, все-таки не сон.
«Доброе утро, капитан очевидность», — приходит в сознание писклявый голосок внутри черепной коробки.
Конечно, не сон. Тело ломит, будто сквозь мельничные жернова пропустили, а потом на славу отделали отбойным молотком.
Хоть фон Вейганд и не молод, еще могуч его молот.
Ох, и пошлячка же ты, Подольская.
— Мы типа начали? — невероятным усилием воли заставляю себя разлепить веки.
Глаза точно песком посыпали, пекут и чешутся.
— У нас важный гость.
Дед собственной персоной или его приятель Сатана?
— Что за… — срывается с моих уст невнятный лепет.
Прямо по курсу маячит неопознанного вида субъект. Весьма крупногабаритный субъект. Целая груда мышц, гроза спортзалов и…
И какого лешего он делает в нашей спальне?!
— Познакомься, твой будущий супруг, — невозмутимо заявляет фон Вейганд.
— Дориан, — радостно представляется громила.
Эм, а можно добавить подробностей?
Ну, типа с чувством, с толком, с расстановкой.
Глава 11.1
Щас спою.
Да ладно, не дергайтесь. Просто припугнула, никаких заунывных песнопений не светит. Вдохните глубже, отложите беруши, постарайтесь расслабиться и получить удовольствие.
Шутку любите? Признаюсь, я очень люблю. Шутки люблю и шутливые стихи. Особенно интернетовские, особенно такие, где все легко и понятно, где правда жизни умещается в скупых и отчаянных рифмах, где цивилизация представлена тонко и емко, без лишних растеканий мыслями по древу.
Ну, вот к примеру:
Гибнет природа,
Мир ее праху.
Люди — уроды,
Пошли они нах*й.
И ведь не подкопаешься, не опротестуешь, вето не наложишь. Разыграно как по нотам, ни прибавить, ни отнять.
Взгляд в собственное отражение, в отражение своей реальности. Взгляд в зияющую пустоту. Взгляд в бездну.
Хочется напиться так, чтобы не протрезветь никогда. Дойти до стадии полного нестояния и неосознания. Вырубить мозг, выключить чувства, навсегда замерзнуть изнутри.
Хочется сдохнуть, чтобы не видеть тотального торжества убогости вокруг. Не видеть и не знать, как глупость мудрствует лукаво, как пестро наряженная ложь глумится над истиной в жалких лохмотьях, как псевдопророки горделивой поступью шагают к трону, украшают царскими регалиями лик прокаженного. Лик, изъеденный коростой, покрытый гниющими струпьями, не вызывающий ничего кроме тошноты. Тошноты в сердце.
Доколе, товарищи?
Ничтожество с довольным видом восседает на троне, щедро раздает автографы, кривит рот в снисходительной улыбке, принимает почести от рабов. От зомбированных сектантов, которые подобострастно заходятся в надрывных возгласах иступленного восторга. От винтиков в годами отлаженном механизме, что взращен на жертвах, на костях, на боли и слезах.
Не судите и не судимы будете, ибо какою мерою судите, такою и будете осуждены?
Да, верно. Но только…
Хочется судить и посадить, хочется разнести в щепки, призвать к ответу и наказать виновных. Заковать в раскаленные оковы нарушенных обетов, распнуть дымящуюся плоть сверкающими лезвиями справедливости. Придвинуть зеркало ближе и заставить смотреть.
Пусть поймут, пусть признают. Пусть научатся опытным путем.
Keep your f*cking word. (Держи свое греб*ное слово.)
Разуй глаза и активируй извилины.
Говорят, всем свойственно ошибаться.
Да ладно?
Всем не просто свойственно ошибаться, всем свойственно существовать в личной ракушке-психушке. Витать в облаках, в идеальной иллюзии, розовой и сахарно-сладкой.
Очнись, наконец. Смахни с трепещущих ресниц пыль сновидений, вырвись из проклятой матрицы.
Считаешь, у тебя есть друзья, настоящие, прямо до гроба, проверенные в бедах. Считаешь, будто они понимают тебя, разделяют радость, поддерживают в горе. Считаешь, будто вы находитесь на единой волне, плечом к плечу пройдете километры по битом стеклу, смело выступите против озлобленной армии.
Забудь, це лише твоя уява. (Забудь, это только твое воображение.)
Бедняга Юлий Цезарь тоже имел неосторожность так считать. Пока не проснулся и не обнаружил на бренном теле двадцать три ножевых ранения. А, нет, вру. Он не проснулся. Он погиб, истекая кровью.
Все люди — сволочи. Эгоисты, циники, беспринципные твари.
Некоторым нравится мучить. Некоторым — играть в мучеников. Остальной куче — ловить кайф, будучи мучениками. Одни открыто признают очевидные факты. Иные самозабвенно кроят правила под себя.
Мир давно обратился в тлен. И это вроде не наша вина. Это было, есть, будет.
О какой честности или порядочности может идти речь в царстве из дерьма?
Участливо протягиваем руку помощи, заботливо вонзаем острый клинок в спину. Готовим красивые фразы на каждый случай, говорим шаблонами, сводя к нулю изначальную цену. Решительно вытягиваем из опасной трясины, а после толкаем в пропасть с обрыва.
Почему? Потому что день за днем судьба преподносит жестокий урок.
Бей первым, стреляй первым. Не открывай душу, иначе получишь подарок в челюсть с ноги, захлебнешься в багряном потоке благих намерений.
От подобной мерзости хочется напиться, капитулировать и подохнуть.
Да, верно. Но только…
Нельзя.
Кто тогда вскарабкается на вершину?
Из грязи в князи. Из пешки в дамки.
Кто сорвет маску с уродливых тиранов?
Прочь скользкие путы обмана. Сними пижаму и отлепи зад от продавленного дивана. Встань и иди. Двигайся дальше, не оборачивайся, не сдавайся, не отступай.