В той, которая настоящая.
Куда бежать, если это пропитало плоть? Где скрыться, если это льется по венам?
Нет мне ни спасения, ни покоя.
— Тварь я дрожащая или право имею? — сцепив зубы, отклоняю новый вызов.
Боже, как тут не капитулировать, не повестись на слабость, не поддаться соблазну? Как не вкусить отравленный плод? Как не обезуметь от непрекращающихся мук, дробящих кости и выворачивающих внутренности наизнанку?
— Соберись, Подольская, — решительно удаляю смс. — Ты волевой человек, а не половая тряпка.
Боже, фон Вейганд никогда прежде не писал мне сообщения.
Историческое событие. Надо бы отпраздновать. Занести дату в календарь.
Интересно, там что-то относительно ласковое вроде «вернись, meine Schlampe, я добрый, все прощаю» или же напротив нечто угрожающее а-ля «мой самолет уже в пути, готовь антигеморройные свечи для романтического ужина»?
Как-то пошло прозвучало. Ну, про самолет в пути.
Черт, как же я скучаю по его самолету.
Может, таки смотаться в аптеку за специальными свечами? Смазкой? Ледокаином?
Если честно, по остальным частям телам тоже скучаю. Хронически, блин. Неизлечимо, неоспоримо, нереально сильно.
Но уступать нельзя. Вот прочту сообщение, растаю или испугаюсь, сменю гнев на милость, потом отвечу на звонок. И не успею опомниться, как начну глупо улыбаться и хихикать, растекаясь теплой лужицей перед хозяином и властелином.
С другой стороны — вдруг бедняга созрел для подробной исповеди? Готов мгновенно расколоться, торжественно и с почестями. Целые трактаты в смс настрочил, а я беспечно удаляю важную информацию.
Эх, зная боевую закалку немецкого качества, совсем не уверена в столь радужном раскладе.
И все же надеюсь на чудо.
— Mister Wallenberg wants to talk to you, (Мистер Валленберг хочет поговорить с тобой,) — Дорик счастливо лыбится, тычет мне свой мобильный.
Нашел на какой козе, хм, на каком козле подъехать. Молодец, хвалю за изобретательность.
— Tell him to fuck off, (Скажи, пусть отъеб*тся,) — сообщаю безэмоциональным тоном.
— I don’t think it is a good idea, (Не думаю, что это хорошая идея,) — ссыт качок. — I will not interfere. You should talk to him. Not me. (Я не стану вмешиваться. Ты должна говорить с ним. Не я.)
— Fine, (Ладно,) — покорно принимаю телефон.
— It is a wise decision, (Мудрое решение,) — рано радуется.
— Really, (Точно,) — киваю с усмешкой, перевожу дыхание, стараюсь пропитать вопрос безразличием: — Как на счет правды?
— Никак, — хмуро бросает фон Вейганд. — Тебе повезло, что я занят и не могу приехать.
— А какой резон приезжать? По-любому не добьешься ни единого слова в ответ, — заявляю мстительным тоном.
— Значит, удовлетворюсь стонами и криками, — парирует с чарующей мягкостью, окутывает темным шелком, погружая во мрак. — Обещаю, ты у меня очень громко закричишь.
— Ой, боюсь-боюсь, пупырчатые мурашки по всему телу, — дурачусь, несмотря на враз сбившийся пульс. — Прости, ультиматум нужно строго соблюдать. Нет твоих откровений — нет наших задушевных бесед
Гордо расправляю плечи, набираю побольше кислорода в легкие и прощаюсь не слишком вежливо:
— Fuck off! (Отъеб*сь!)
На последнем выражении мой фигуристый жених вздрагивает, явственно меняется в лице и отступает назад. Даже бугристые мышцы чуток сдуваются.
Нажимаю на сброс.
— Dorian, thanks. Now I feel much better. Let’s go and buy a wedding dress. (Спасибо, Дориан. Теперь чувствую себя намного лучше. Пошли, купим свадебное платье.)
Дни плавно перетекают в ночи, черно-белая разметка мелькает вдоль извилистой дороги. Широкий экран то загорается, то гаснет, придирчиво отражая суровую документальность событий.
Маша ноет и закатывает истерики, выдвигает очередные претензии, пытается расшевелить горе-партнера по опасному бизнесу. Родители заботятся обо мне, помогают в организации ненавистной свадьбы. Бабушка таскает кастрюльки с фирменным пловом, мама пытается пробить защитную броню, беспокоится и переживает, окружает заботой и вниманием. Папа хранит молчание, ограничивается скупыми репликами, потому что уже скучает и не представляет, как это — взбалмошная дочка уезжает на другой континент.
Они не понимают, я уже давным-давно на другом континенте. Жаль, но нельзя объяснить им детали. Меньше знают, крепче спят.
Хотя…
Мне пофиг. Знаю или не знаю, а сон не идет.
Абонент вне зоны доступа. Абонент медленно и верно сходит с ума. Абонент сгорает от любви. От испепеляющей ревности и затаенной боли.
Абонент верит и надеется, что фон Вейганд сорвется, и, не выдержав давления, сдастся, уступив условиям ультиматума.
Эх, некоторым мечтам лучше оставаться мечтами. Никогда не выплывать на поверхность, не нарушать обманчивую гладь озера, не бередить раны попусту.
Можно спонтанно задать интимный вопрос?
Хм, а как часто вы находите подарки Судьбы на своем пороге?
Наша жизнь, с*ка, удивительная. Прекрасно разбирается в сногсшибательных сюрпризах.
Кое-кто действительно не выдерживает. Кое-кто срывается. Этот загадочный кое-кто не я и не фон Вейганд.
Есть предположения? Наверное, самое время устроить тотализатор.
***
Я понимала, что морозиться вечно у меня не выйдет. Допускала, что рано или поздно придется отступить. Исключительно при совсем уж плачевном положении, при полном отсутствии позитивного результата.
Терпение у фон Вейганда далеко не безграничное. Лопнет в самый неподходящий момент и так, что мало не покажется.
Однако стоило рискнуть. Потрепать нервы в экспериментальных целях, прощупать слабые стороны противника и побороться за главный приз.
Шеф-монтажник мужественно штурмовал крепость две недели и три дня. Упорства не занимать. Весь в меня пошел, не иначе. А потом резко затаился и притих. Ни звонков, ни смс. Тотальный игнор. Даже обидно.
Неужто забил на все болт и больше не ждет ответа? Вот и верь после такого мужчинам. Поматросил и бросил, блудливый ублюдок.
Или сетую зря. Вдруг он порешал свои дела и первым же рейсом вылетел на Украину? Тогда надо подстраховаться. Приобрести железный пояс верности, заковаться в него, а ключ отправить в круиз по гостеприимным просторам канализации. Только так есть шанс спасти драгоценную задницу.
Ну, а что? Бойфренды приходят и уходят, а попа у меня одна. Любимая и неповторимая, стоит ее поберечь. На будущее пригодится.
Снова не сплю, опять сражаюсь с бессонницей. Бездумно переключаю каналы, пытаюсь найти утешение в телевизоре. Вибрация мобильного отдается голодной дрожью в каждой клеточке вмиг напрягшегося тела.
— Need some sleep, you can't go like this, (Нужно немного поспать, больше так нельзя,) — мой телефон заливается соловьиной трелью посреди ночи. — I'd tried to count some sheep but there more than one I miss (Я пытался считать овечек, но пропустил больше, чем одну.)
Настенные часы показывают 2.15, на мерцающем дисплее мобильного высвечивается Unknown — засекреченный номер. Фон Вейганд использует новую тактику?
— Everyone says I'm getting down too low, (Все говорят, что я пал слишком низко,) — не унимается мелодия. — Everyone says «You just gotta let it go». (Все говорят: «Ты просто должен отпустить».)
Легко сказать — отпусти, забудь, расслабься.
Интересно те умники, что так охотно дают советы, пробовали испытать их на себе? Пробовали отпустить, забить и расслабиться? Включить мозг и отключить чувства? Перерезать кабель в сердце.
Это сложно, ребята. У меня ничего не получается.
— I need some sleep, time to put the old horse down, (Мне нужно немного поспать, время пристрелить старую лошадь,) — методичное воздействие по болевым точкам. — I'm in too deep and the wheels keep spinnin' round. (Я зашел слишком далеко, а колесо продолжает крутится.)
Колесо Фортуны не остановить. Вечный двигатель продолжает вращаться, несмотря ни на что и всему вопреки. Задев механизм единственный раз, больше не сумеешь вернуться назад, активировать вечную паузу или благоразумно притормозить сразу.
Ответить или сбросить?
Руки мелко дрожат, невольно поджимаются пальцы на ногах. Волна тревоги овладевает мною. С чего бы?
Принимаю вызов молча, не говорю ни слова, ожидаю, когда в разговор вступит мой невидимый собеседник.
— Hello, (Здравствуй,) — этот голос обдает холодом.
Нервы натягиваются, будто тетива лука, натягиваются до предела, исторгая противный скрип. Совсем чуть-чуть — тонкая струна самообладания порвется.
— Hi, (Привет,) — с трудом выдаю в ответ.
— You recognize me, right? (Узнаешь меня, верно?) — следует риторический вопрос.
Ну, разумеется.
Как не узнать Диану Блэквелл? Мы же столько лет болтали по телефону, столько зим трещали без умолку. Да я вся истосковалась по нашим душещипательным беседам!
— I hope you don’t think Alex made me call you, (Надеюсь, не думаешь, что это Алекс заставил позвонить,) — жестоко обламывает.
Каюсь, мелькнула мыслишка, закрались некоторые подозрения. Даже нарисовалась милейшая картина маслом: фон Вейганд на коленях умоляет свою лучшую подружку прояснить ситуацию, сообщить истеричной переводчице, что ничего криминального не произошло, ввернуть за него пару словечек и выпросить халявную индульгенцию.
Но не сложилось.
Прискорбно, и все же куда разумнее предположить иной расклад.
— I guess he would never allow, (Полагаю, он бы никогда не разрешил,) — выдвигаю смелую гипотезу.
— He has strictly forbidden, (Он строго запретил,) — подтверждает мигом.
Эх, вот теперь все логично.
Значит, дама проявила личную инициативу.
В преддверии разгадки моя кожа покрывается инеем, неприятно сосет под ложечкой, а тело невольно напрягается, инстинктивно готовится к защите.
— He doesn’t want us to communicate, (Он не хочет, чтобы мы общались,) — подвожу итог.
— It’s a real disappointment, (Настоящее разочарование,) — звучит с легкой иронией.
— We may become friends. We may have a cup of coffee someday, (Можем стать друзьями. Можем как-нибудь выпить по чашечке кофе,) — отражаю удар.
— I’d rather have some tea, (Я бы предпочла чай,) — принимает негласные правила.
— It is up to you, (На твой выбор,) — вежливо признаю.
— I am sure you understand that we are not going to become friends, (Уверена, ты понимаешь, что мы не станем друзьями,) — снимает маску.