Товарищ старается, в лепёшку расшибается, готовит приятные сюрпризы, из кожи вон лезет, дабы угодить вышестоящим инстанциям. А я самым коварным и предательским образом пытаюсь убиться.
Нехорошо это, невежливо, некультурно даже.
Допустим, причем исключительно в экспериментальных целях, без дополнительных инсталляций и наглядных примеров, вот чисто гипотетически представим — обнаружили несчастного парня с моим хладным трупом на руках.
Кому такое понравится? Уж точно не фон Вейганду.
Причем мне-то нормально. Хоть садист при любом раскладе останется садистом, но над бездыханным телом глумиться неинтересно. Мертвецы довольно молчаливы, не кричат и не плачут. Скукотища. Максимум пнуть бесполезную тушку носком начищенного до блеска ботинка, перешагнуть и последовать дальше.
Зато бедняге Дорику буде непереливки (тяжело и не до шуток). Именно на нём выместят всю нерастраченную злобу. Именно ему придётся претворять в жизни смелые фантазии хозяина.
«Не издевайся над нашим воображением», — жалобно скулит внутренний голос.
Ну а что?
Фальшивый жених дал маху, недосмотрел, облажался. Виноват? Пускай расплачивается.
Надо быть внимательнее, особенно с психически больными, хм, нестабильными экземплярами вроде меня. Надо придавать значение мелочам, просекать подозрительные перемены и реагировать по ситуации.
Утро дня рождения. Бокал дешёвого коньяка, по старинке разбавленный стопкой кока-колы. Сигареты с ментолом. Меланхоличная мелодия High Hopes, под которую я давно обещала вышибить мозги. Ванна с ароматной пеной и лепестками роз.
Всё буквально вопило о предстоящем суициде.
Я бы сразу раскусила подставу, бросилась на помощь и не позволила бы случиться беде.
Но я это я, чего уж скромничать. Звёзды сияют с небес. Куда там жалким неудачникам, попросту не дотянуться. Никакая табуретка не спасет. Зубы поломают, пальцы прищемят. И всё равно к истинному величию ни на йоту не приблизятся.
На чужой корешок не разевай роток, ага-ага.
— The official gift, (Официальный подарок,) — достаёт из кармана куртки продолговатый футляр, обитый тёмным бархатом, пытается вручить мне вместе с цветами. — From future husband. (От будущего супруга.)
Принимаю заслуженные презенты, деваться ведь некуда.
— You mean the one which is bought by your master, (В смысле тот, который куплен твоим хозяином,) — иронизирую автоматически.
— Right, (Верно,) — кивает Дорик, удаляется в другую комнату и возвращается с квадратной коробочкой, упакованной в яркую бумагу и украшенной золотистым бантом. — The real gift. (Настоящий подарок.)
— From whom? (От кого?) — хитро щурюсь.
Неужели решил подлизаться?
— From a friend, (От друга,) — невозмутимо пожимает плечами, ставит любопытный предмет на стол и отступает.
Поспешно избавляюсь от букета, укладываю на пуфик. Мельком оцениваю содержимое бархатного футляра.
Жемчуг в золоте. Ожерелье и серьги. Какая прелесть — камень невест, камень слёз. Всё включено, что называется. С трудом удерживаюсь от очередного неприличного жеста, адресованного скрытым камерам.
Приступаю к осмотру неожиданного подарка. Срываю бантик, безжалостно терзаю цветастую упаковку. Извлекаю картонную коробку, открываю и офигеваю.
— How could you know that snow is a kind of sick obsession for me? (Откуда ты можешь знать, что я безнадежно повернута на снеге?) — допрашиваю с пристрастием, сканирую жениха пристальным взором.
— I guessed, (Догадался,) — отвечает осторожно, мнется несколько секунд и уточняет: — After I have read your profile. (После того как прочёл твоё досье.)
— Anyway I thank you, (В любом случае — благодарю,) — отворачиваюсь, подхожу к окну.
Крепче сжимаю игрушку дрожащими пальцами, кусаю губы, отчаянно стараюсь не расплакаться.
— I hope you will like, (Надеюсь, понравится,) — звучит искренне.
Бесполезный сувенир, рядовая безделушка из отдела никому ненужных товаров. Впрочем, хоть мелочь, всё равно приятно.
— I already do, (Уже нравится,) — не лгу.
Стеклянный шар на резной гипсовой подставке. Внутри красуется милый мишка, вокруг которого заморские буквы выстраиваются в традиционное Happy Birthday.
Но главное не это. Главное — снежинки. Множество искристых снежинок, оживающих при малейшем движении. Поразительно. Не отличить от настоящих.
Игнорирую мрачность весны на улице, изучаю таинство зимы в миниатюре. Отдаюсь во власть воспоминаний.
Новый год, Лапландия, Северное сияние. Любимый праздник, страна, влекущая обратно в детство, завораживающее чудо природы. И мужчина рядом. Единственный. Тот самый.
Зачем возвращаюсь туда снова и снова? Зачем тревожу незатянувшиеся раны?
Всякий раз, устремляясь к манящим небесам, помни о печальных последствиях. Ибо чем выше поднимешься, тем ниже падешь. Изгнанный из соблазнительных чертогов грешного рая, сгоришь в безжалостных языках адского пламени.
Пора забыть про несбыточные мечты.
Фон Вейганд не приедет, чтобы стоя на коленях поздравить меня с Днем рождения. Не бросит на самотёк важные дела, не пошлёт к чёрту основные обязанности. По привычке ничего не станет объяснять. Искусно притворится, будто ничего не произошло, будто это не он вырвал моё сердце из груди, бросил на грязную землю и растоптал своим коротким «да». Своим проклятым «да», звучащим, словно смертный приговор.
Пора осознать очевидные факты.
Есть только проливной дождь, промозглый ветер и пустота внутри. Никакого снега, никакой любви.
В горле ком. Солёные ручейки опять струятся по щекам.
Встряхиваю игрушку, прикладываю к окну и смотрю. Там пляшут снежинки, скрашивают серую реальность ощущением праздника. Пусть обман, пусть иллюзия. Плевать. Сойдёт и так.
Слышу приближающиеся шаги. Крупная ладонь мягко ложится на моё плечо, ободряюще сжимает, замирает на срок не дольше позволенного, вскорости отстраняется.
Ничего не говорю. Не подаю никаких признаков жизни. Талантливо изображаю статую. Борюсь с собой несколько бесконечно долгих минут.
И проигрываю.
Резко поворачиваюсь, обнимаю Дориана. Просто нужно кого-то обнять, почувствовать чужое тепло и поддержку. Лучше здесь, не при родителях. Не при маме.
Цепко впиваюсь пальцами в массивную спину, больше не сражаюсь с истерикой, даю волю рыданиям.
Я надену другую маску. Счастливую, беззаботную. Ту, которая довольна жемчужным комплектом, предвкушает идеальное будущее с женихом из Америки и не ведает горестей.
Надену чуть позже. Дайте время.
Никто не увидит настоящее лицо, искажённое гримасой боли. Никто не заметит правду, похороненную глубоко внутри. Никто никогда ничего не узнает.
Для моей семьи всё должно быть хорошо.
И всё будет хорошо.
***
Театральным жестом сбрасываю пальто на пол, но Дорик портит шикарный замысел, ловко подхватывает вещицу на лету.
Вот зараза. Весь кайф обломал.
Ладно, справимся.
Очень медленно поворачиваюсь, демонстрирую оригинальный наряд.
Маленькое чёрное платье точно вторая кожа, идеально повторяет линии тела, выгодно подчёркивает каждый изгиб. Едва прикрывает бёдра, норовит обнажить кружево чулок.
Быстро вращаться вокруг собственной оси не получается. Во-первых, у меня хронические проблемы с вестибулярным аппаратом. Во-вторых, сами попробуйте грациозно двигаться на таких каблуках.
Не каблуки, а каблучищи!
Металлический никелированный корпус, девятимиллиметровый калибр. Тьфу, ошиблась. Платформа толщиной в три сантиметра плюс шпилька высотой в семнадцать. Башмачки современной Золушки или орудие жестокого убийства? Тут уж как повезёт.
В целом выгляжу прилично — никаких глубоких декольте, экипирована почти под горло, даже плечи прикрыты. Только спина абсолютно голая. Но кого заботит позвоночник, чуть тронутый сколиозом? Всё равно попа надёжно спрятана тончайшей синтетикой, ничего криминального не выставлено на обозрение.
— Круто, согласитесь, — подсказываю правильный ответ слегка обалдевшим родственникам.
— Ох, — выдыхает бабушка, прислоняется к стене. — Немного чересчур.
— Рискованно, — осторожно замечает мама.
— Ты вроде забыла надеть платье, — папа наигранно щурится, наводит фокус и мрачно спрашивает: — Где же оно?
— Ну, — тяну обиженным тоном, невинно хлопаю ресницами, мило улыбаясь: — Тебе не нравится?
— Какому отцу такое понравится? А жених куда смотрел? — возмущению нет предела. — Как выпустил тебя на улицу в… этом?
— Дорик совсем неревнивый, — отмахиваюсь.
В отличие от господина фон Вейганда.
— Почему не похвастаться, если есть чем? — нескромно, зато справедливо.
— Хвастовство слишком далеко зашло, — бросает, сурово сдвинув брови, а через мгновение предлагает с явным энтузиазмом: — Может телогрейку сверху? Есть одна, на охоту одеваю. Как твоя мама её постирала, так она и села. Теперь отлично подойдет по размеру.
— Ты в своём репертуаре, пап, — старательно демонстрирую недовольство, обиженно надуваю губки, закатываю глаза.
Теряю равновесие и спотыкаюсь. Очевидно сказывается переизбыток эмоций. Впрочем, у моего американского бойфренда отменная реакция. Спасает невесту от позорного падения, поддерживает за талию, шутливо чмокает в макушку и сообщает:
— Good team, (Хорошая команда,) — буквально лучится радостью.
— Definitely, (Определенно,) — не спорю.
Вынуждена признать, изнурительные тренировки не прошли впустую. Талантливые актёры прекрасно чувствуют друг друга, научились блестяще работать в паре и достойны продолжительных аплодисментов.
— Видите? — заявляю с неподдельным торжеством в голосе. — Этот парень предугадывает каждое движение.
Господину фон Вейганду не мешает поучиться, перенять бесценный опыт.
— Давай ещё покалечься, сверни шею прямо у нас в коридоре, — ворчит папа. — Сколько раз повторять, что обувь должна быть удобной.
— Конечно, безопаснее носить валенки, галоши, сапоги на низком ходу…
Такие высокие чёрные кожаные сапоги, начищенные до блеска, невероятно эротичные, сексуальные и возбуждающие.