Ненавижу, ненавижу, ненавижу!
Вдруг раздался сухой щелчок, и парень перестал двигаться. Он медленно посмотрел вправо одними глазами, хотя голова осталась неподвижной, как будто бы он надеялся, что глаза поднимутся на головой, как перископ, чтобы он смог увидеть мужчину с пистолетом, который тот теперь приставил к его затылку.
Мужчину в белой рубашке и безукоризненно выглаженном черном льняном пиджаке.
— Бросай нож, — сказал он.
Нож упал на землю, звякнув лезвием и откатившись в грязь.
— Пошел к стене.
Напавший на Мэриэнн сделал так, как ему велели, и она почувствовала резкий запах мочи, когда тот проходил мимо нее. Ей стало понятно, что от страха он намочил штаны.
Она была довольна.
— На колени, — приказал мужчина с пистолетом.
Парень не двигался, и мужчина с пистолетом сделал шаг назад и ударил его рукояткой по затылку. Он качнулся вперед, потом упал на колени.
— Руки на стену.
Мужчина с пистолетом обернулся к ней.
— С вами все в порядке? — спросил он.
Мэриэнн кивнула. Она чувствовала, как что-то кислое поднимается в ее горле. Она постаралась проглотить это. Он помог ей подняться на ноги.
— Идите к концу аллеи. Подождите меня там.
Она пошла, не задавая вопросов. Несостоявшийся насильник остался стоять лицом к стене, но она слышала, как он хнычет. В конце аллеи она прислонилась к стене, положила руки на колени и наклонилась вниз. Она втянула большой глоток затхлого воздуха в легкие, почувствовала запах грязной воды и смазочных материалов. Все ее тело сотрясалось, а ноги подкашивались. Если бы здесь не было стены, которая могла ее поддержать, она бы давно упала. Люди, проходившие мимо нее, бросали косые взгляды, но никто из них не проявил никакого сочувствия. Это был город развлечений, и людям не хотелось, чтобы их веселье было омрачено какой-то женщиной, которую тошнит. Ее спаситель, а именно так она теперь думала о нем, присоединился к ней через минуту или позже. За это время она слышала звуки, как будто бы кто-то бил мокрым полотенцем по стене. Подойдя к ней, он поправил складку на брюках.
— Пойдем.
— Что вы с ним сделали?
— Немного всыпал.
— Мы должны вызвать полицию.
— Зачем? — он казался искренне удивленным.
— Он может попытаться сделать это еще раз.
— Он не станет больше этого делать. Если вы вызовите полицейских, то сделаете это только потому, что это вам нужно или это позволит вам чувствовать себя более счастливой. Поверьте мне, он больше никогда не попытается сделать ничего подобного. А теперь вы все еще хотите вызвать их?
Человек в черном пиджаке остановился рядом с ней. Она подумала о допросе, который ей предстоит пережить, о вопросах, которые будут задавать в казино, о лице ее босса, когда он скажет ей, что не нужно приходить в понедельник, что больше никогда не нужно приходить: извини, ты знаешь правила.
— Нет, — сказала она, — пойдемте.
Он шел рядом с ней один или два квартала, потом остановил такси. Высадив девушку у дверей ее дома, он отказался от предложения подняться в дом, спросив только:
— Может быть, я снова увижу вас?
Она написала номер своего телефона на оборотной стороне какого-то старого чека и передала ему.
— Конечно, с удовольствием. Но я не знаю даже, как вас зовут.
— Меня зовут Эдвард.
— Спасибо, Эдвард.
Когда она, наконец, очутилась дома, в безопасности и машина отъехала от крыльца, Мэриэнн закрыла дверь, прислонилась к ней и позволила себе расплакаться.
Того парня звали Отис Баргер. Молох прочел это в его водительских правах. Отис был из Эннистона, штат Алабама.
— А ты довольно далеко от дома, Отис.
Баргер не ответил. Он не мог ответить. Его руки и ноги крепко стягивал провод, который был взят из багажника машины Молоха, а рот прикрывала полоса липкой ленты. Один глаз распух, а по щекам стекала кровь. Его правая нога была подвернута внутрь под каким-то неестественным углом: она была разбита носком ботинка Молоха, чтобы парень не смог уползти, пока Молох провожал женщину до дома. Он лежал на мусорных мешках, там, где всего лишь двадцать минут назад лежала Мэриэнн, когда он готовился изнасиловать ее.
Молох вытащил фотографию из бумажника Бартера. На ней были темноволосая женщина — ни симпатичная ни уродливая — и смеющийся темноволосый мальчик.
— Твои жена и ребенок?
Баргер кивнул.
— Вы все еще вместе?
Баргер снова кивнул.
— Она заслуживает лучшего. Я никогда не встречал ее, но эта женщина должна бы сама быть самой гнусной потаскушкой, чтобы заслужить такого, как ты. Думаешь, она будет скучать по тебе, если тебя не станет?
На сей раз, Баргер не кивнул, но его глаза расширились.
Молох ударил его по разбитой ноге, и Баргер замычал от боли.
— Я задал тебе вопрос. Ты думаешь, она будет сильно скучать по тебе?
Баргер кивнул в третий раз. Молох приподнял штанину повыше и вытащил пистолет из кобуры на щиколотке. Он оглянулся вокруг, разбросал ногой мусор, пока не нашел в нем что-то вроде подушки от мягкого кресла. Затем подошел к тому месту, где лежал Баргер, и встал на колени около него.
— Я тебе не верю, — сказал он. — Как ты там называл эту даму, которую пытался изнасиловать? Сука? Именно так ты ее называл, не так ли?
Он сильно ударил Баргера по голове.
— Не так ли?
Баргер кивнул в четвертый и последний раз.
— Хорошо, — сказал Молох. — Теперь она — моя сука.
Потом он приставил подушку к голове Баргера, утопил дуло пистолета к ткани и спустил курок.
Мэриэнн ничего об этом не знала, хотя с годами она часто задумывалась о той ночи, и ей было интересно, что случилось с тем человеком из аллеи. Молох сказал только, что избил его и велел убираться из города. И, поскольку его больше никогда не видели в Билокси, она приняла это на веру.
Разве что...
Разве что постепенно за четыре года, которые они прожили вместе — шесть месяцев встречаясь на свиданиях, а затем сорок месяцев как супруги в маленьком домике в Данвилле, Виргиния, — она начала бояться его. Эдвард пугал ее сменами настроения, своим дьявольским умом и жестокостью по отношению к ней. Он знал, куда надо ударить так, чтобы ей было особенно больно и долго незаживало. Он знал точки на ее теле, где простого нажатия его пальцев было достаточно, чтобы заставить ее кричать от боли. Были еще и деньги, потому что у него всегда были деньги, но он давал ей ровно столько, чтобы хватило на еду для их небольшой семьи из трех человек, потому что во второй самый ужасный год у них родился сын. Ей было велено вести учет всему и отчитываться за каждый пенни так, чтобы любой момент ее дня мог быть описан и перепроверен.
Это началось практически сразу после того, как они поженились. Ей казалось, что свидетельство о браке было единственным, чего он хотел. Эдвард поклонялся ей, давал клятвы, показывал ей дома, где они могли бы жить. Она оставила работу в «Черной красотке Билокси» за две недели до свадьбы, и он уговорил ее не устраиваться никуда некоторое время, пока они будут путешествовать, чтобы осмотреть хотя бы небольшую часть этой огромной страны. У них был короткий медовый месяц в Мексике, испорченный плохой погодой и настроением мужа, но планируемое путешествие так никогда и не осуществилось. Она быстро научилась не упоминать об этом, потому что в лучшем случае он что-то бормотал и ссылался на занятость. В худшем сжимал ее лицо, начиная с ласки и заканчивая тем, что его большой и указательный пальцы заставляли ее раскрыть рот, и, только когда от боли из глаз текли слезы, он целовал ее и отпускал.
— В другой раз, — говорил он. — Не теперь.
И ей было непонятно, к чему относились его слова — к отложенной поездке или к обещанию самому себе продолжить ее мучения.
Первый раз он сильно избил ее, когда вернулся из своей так называемой «деловой поездки» в Теннесси, примерно спустя пять месяцев после свадьбы. Она сообщила ему, что нашла себе работу в книжном магазине. Это было всего два раза в неделю во второй половине дня и все воскресенье, но так она сможет хоть когда-то уходить из дома.