Суи захотелось плакать еще сильнее — теперь еще и от жалости к себе, смешанной с отвращением. От запоздалого раскаяния пополам с отчаянной надеждой — вдруг Боженька примет искреннее покаяние злодея? Бертран ведь больше никогда-приникогда так больше делать не будет! Уйдет к монахам, грехи замаливать, творить добрые дела, переводить старушек через хлипкие мосты, обмывать гноящиеся раны сирым да убогим и все такое.
В тот миг, когда Суи решил уж было перекатиться на пузо и начать неистово молиться, Дудочник пробормотал:
— А у нас наливку из шиповника ставят. Прямо таки восторг жидкий…
Молиться отчего-то расхотелось. Точнее Бертран подумал, что если молиться про себя, то Пантократор не расслышит. А если вслух, то услышат загонщики.
Тихо журчал ручей, шелестели листья, гудели толстенькие шмели…
Захлюпала вода. Кто-то шел по ручью. Слишком быстро. И совершенно неотвратимо.
Бертран со стоном попытался встать. Дудочник грязной рукой заткнул ему рот:
- Тихо! Ты — дохлая мышка. Понял?
Суи кивнул. Замер.
Не прошло и двух пальцев, как загнанные соратники увидели преследователей. Меж высоких берегов, промытых трудолюбивым ручьем за многие годы, шли трое в проклятых коттах. Разумеется, белого цвета на них оставалось — и резаным грошиком не накрыть. Тем более что изначально ткань была скорее светло-серой. Долгая погоня далась нелегко всем. Солдаты шли тяжело, но головами крутили во все стороны, цепляясь глазами в любую подозрительность. И прослеживалась в их движениях спокойная, уже знакомая Суи уверенность в себе. Несуетливая готовность встретить любую неожиданность и проломить ей башку. Кольчуги на преследователях были хорошие, в меру длинные, с рукавами, проволокой не чиненые. Сапоги, не башмаки какие-нибудь, при этом «белокоттовые» шлепали по воде как по сухому тракту. Следовательно, либо очень хотели найти беглецов, либо зарабатывали своим ремеслом так, что могли не беречь дорогую обувь. И то, и другое крайне скверно.
Бертран даже дышать перестал. Слился с шиповником, травой, камнями, землей и небом…
Но идущему первым, высокому, узкоплечему, с коротким копьем городской стражи в руках — самое то рубиться в камышах! — будто черти ворожили.
Он словно бы споткнулся там, где несчастные разбойники выбрались из воды. В спину ему чуть не стукнулись те двое, что шли сзади. Копьеносец недовольно шевельнул усами, аккуратно и даже немного щегольски подстриженными — к брадобрею ходит, падла, не иначе! И двинулся аккурат на те кусты, где вжались в грязь соратники, шипевшие тихонько от страха кастрированными хорьками. Бертран судорожно схватился за топор, чудом не брошенный при бегстве. Выжить он и не собирался — но настроение безвольно подставить горло под нож пропало — краткий отдых позволил чуточку высунуть нос храбрости из топкой глубины.
Солдат подошел чуть ли не вплотную к беглецам. Суи видел каждое пятнышко на грязной котте, ощущал густую волну кислой вони разгоряченного тела и мокрой кожи. Еще бы, попробуй, побегай в железе и плотном поддоспешнике. А от леденящего запаха оружия, соскучившегося по горячему, и вовсе свело горло…
Копье раздвинуло ветки, чуть не срезав кончиком нос Дудочнику. Солдат и стрелок встретились взглядами. Убегающий задергался, словно пришпиленный вилами. Глаза догоняющего расширились, он замер, и сердце Бертрана остановилось, пропустив два удара.
Усатый потряс головой, сплюнул. Тяжело вздохнув, отвернулся. Прокричал, куда громче, чем следовало:
- Наверное, они дальше побежали! Или свернули где. Хитрые суки!
И пошел к ручью, где на узком бережке ждали остальные. О чем-то коротко переговорил, скупо отмахиваясь левой, свободной рукой. Копье в правой чертило загадочные рисунки, чиркая окованным древком по камням. Солдаты медленно вошли в ручей и пошли обратно, громко ругая быстрое течение. «Хитрые суки» не удостоились ни единого слова — даже обидно как-то!
Бертран уставился на Дудочника. Тот пожал плечами. Суи прибавил вопросительности. Затем еще немного — умей он жечь глазами, в соратнике получилось бы две дырки. С дымящимися краями.
Дудочник отвернулся, шепнув:
— Потом. А теперь лежи. Может они тут не одни. Еще на кого наткнемся — уже не отхрюкаемся.
Суи скрипнул зубами, но кивнул сам себе. Потом, так потом. Но решил, что ответ он получит обязательно. Пригодится такое знание, вдруг еще придется от кого-то бежать.
Облегчение от удачного разрешения всех бед оказалось так велико, что Бертран и не вспомнил про застрявших на мосту бабушек, гноящиеся раны убогих, и прочие светлые намерения.
* * *
Когда солнце опустилось на пару ладоней, Суи понял, что больше ждать он не может. Режьте-пилите, иголки под ногти загоняйте, но, сколько можно, черти вас заешь, валяться под кустом сущей дохлятиной⁈
— Как думаешь, они далеко ушли? — шепнул он Дудочнику.
Тот дернул плечом, пожевал травинку — с таким видом, будто в ней вся мудрость земная…
— Давно и далеко. По ручью как ушлепали и все. Дураков нет зря ноги мочить. Заебешься потом обувь сушить и салом натирать.
— Так нахера мы тут лежим⁈ — громко, не скрываясь, спросил Бертран.
— Ты у нас командир, — снова дернул плечом стрелок. — Ты лежишь, я лежу. Может, ты решил яйца высиживать.
Суи захотелось ударить негодяя чем-нибудь тяжелым. К примеру, обухом. Чтоб до затылка проломило.
— Нет, блядь! Я решил тут помереть!
Сказал и тут же язык прикусил — вдруг расслышит кто?
— Твое право, — хмыкнул Дудочник. Выплюнул травинку и огромным змеем выполз из-под куста. Перед глазами Суи мелькнули грязные подошвы.
— Да еб вашу мать… — прошептал Бертран и выполз следом.
— К дому? — спросил стрелок, когда командир отряхнул грязь со штанов и выпрямился.
— Если он у нас остался…
— Вряд ли они привели сотню каторжников с ломами и молотами. Так что, хотя бы стены точно уцелеют.
— Вот радости-то столько, аж по ляжкам течет!
Идти обратно по своим же следам, соратники не рискнули — мало ли, вдруг хитроумные преследователи, опасаясь удара в спину, наставили ловушек. Ты на тропу, а под тропой острые колышки, что так и жаждут пропороть тебе ступню. Или самострел натянули, не пожалев лука… А может засаду оставили.
Ну и, правды ради, беглецы не запомнили путь, по которому несли их быстрые ноги.
Но приметные холмы никуда не делись, и, держа направление на них, рано или поздно, можно оказаться в знакомой местности. А там все куда проще!
— Свиненок, что ли скулит? — остановился вдруг посреди тропки Дудочник.
— Ничего не слышу, — устало мотнул головой Бертран, чуть не врезавшийся в спину товарищу.
— Не, — поморщился стрелок, — точно тебе говорю, кто-то повизгивает.
— Тебе лишь бы пожрать, — тяжело вздохнул Суи. Ноги, получив мимолетную передышку, подкашивались. Так и хотелось плюхнуться прямо тут. Лечь, распластаться, стать частью леса. Сперва травинкой, потом деревом…
— А потом тебя срубят нахрен и построят из тебя нужник! — вернул в реальность злой голой Дудочника. Уши Бертрана покраснели — не каждый день от усталости начинаешь думать вслух. И хорошо бы о голых герцогинях, а тут, о таком…
— Там не свиненок вопит, — продолжил товарищ, — а очень даже человек. И мне отчего-то кажется, что мы его хорошо знаем.
* * *
- Сказать тебе страшную тайну? — спросил Бертран и покосился на Дудочника.
— Нашел время! — пробулькал Фэйри. Говорить шепотом он даже не старался, и на то имелась веская причина — над болотом виднелась только голова, и подбородок уже касался ряски.
— Зато удобно, — поддержал командира коварный стрелок, подмигивая утопающему, — ты ее ведь унесешь с собой. И сможешь рассказать одним только пиявкам. И лягушкам. И рыбкам. И всяким микавам, что едят выдрячий помет. Суи, кто там еще живет на дне болота?