Загадка на загадке! Суи беззвучно выругал автора — вот же премерзкая скотина! Нет, чтобы по-человечески написать, что и как. А то лежи, ломай голову! «Смерть солнца», это, наверное, закат. Тут иное не придумать. А все остальное⁉ Содомит мокрожопый! Горожанин грамотный!
В Суре, как ни странно, о кладах никто и никогда не рассказывал. Даже самые замшелые старики, и те ни разу ни словечком не обмолвились. Наверное, потому что настоящих кладов никто не закапывал за отсутствием таких ценностей, что требовалось бы скрывать крепко и надолго. У крестьянина все добро постоянно в деле, если чего-то нужно, то меняется вещь на вещь, скажем, на домашнюю холстину иль мешочек зерна. А коль заводится монетка, она идет сразу в дело, ведь нету на свете хозяйства, в котором есть все и ни в чем нужды не имеется. Крышу перекрыть, топор новый купить, свадебного вина для обчества купить, чтобы никто не сказал, дескать, семья нищебродская и невеста, должно быть, порченая…
У товарищей же историй было на любой вкус. И про то, как откапывали, и про то, как закапывали. И про то, что случалось, если взять не по правилам.
Историями компания делилась щедро, выплескивая ведерки памяти до самого донышка…
— А она им руки отрезала, и ими же откопала! — продолжал Дудочник.
— Да ну нахуй! — сомневался недоверчивый Фэйри.
— Так дождалась, пока окоченеют. Ну или там не земля была, а песок. А песок можно и палкой грести.
— Или все это чушь, и у ней лопата была.
— И десяток слуг в помощь.
— И всех зарезала! Всех! И кровью окропила! Круг провела! И трем черным петухам головы отрезала.
— Это получается, что теперь на трех мертвецов клад заклят? И как же его доставать-то?..
— Насрать сверху и размазать, — грубо посоветовал Бертран, оборвав рассказ на полпути. — Друзья, называются! Лежат, языками чешут, а хорошему человеку и до ветру выйти страшно. Наслушавшись-то!
— Все, прекращаем, — строго произнес Дудочник, — время болтать и время ходить до ветру, время слушать и время спать, время…
— Так, — оборвал Суи, — что там с кладом-то делать, если на трех мертвецов?
— Нужно Симону Зилоту жертву принести. Три капли крови.
— Не слышал о таком святом… — подумав, сказал Бертран, который в детстве частенько хвастался тем, что знал всех-всех святых, даже самых неприметных.
— И я, — эхом отозвались стенолазы.
— А это и не святой, — хмыкнул Дудочник и мгновенно захрапел. Наверное, решив поиздеваться напоследок.
Сапог, который Бертран метнул в мерзкого стрелка, попал в стену над его головой, свалился на подлеца. Стенолазы тоже не промазали.
— О, — обрадовался коварный стрелок, — а мне и выходить теперь не надо! Прям в сапоги напружу!
— Ах ты ж падла, — пронесся по домику слаженный рев трех глоток.
— За это вы меня и любите! — хихикнул Дудочник. И добавил: — Всем доброй ночи, господа! Время спать и видеть о том, как мы будем тратить наши денежки.
* * *
Острый гарпун нетерпения все же довел свое дело до конца. Компания подскочила затемно, едва начало сереть небо.
Зевали, терли воспаленные глаза, переглядывались. Осень подкралась совсем близко, и люди озябли, ежились, уберегая тепло. Была бы воля — никто и не подумал сейчас вылезать из-под одеяла, пусть тощего и дырявого. Все дождались бы, пока солнышко залезет повыше, согреет землю. Но жажда шальных и огромных денег побеждала холод.
Фэйри, зевнув особенно отчаянно — Бертран слышал, как щелкнули связки в челюсти — произнес:
— У меня знакомый у себя же на заднем дворе яму копал. Нашел кувшинчик серебра, времен Старого Императора. Побежал домой, к шлюхам. Пока добежал, вспомнил, зачем яму копал.
— Удивительно гадкая история, — ответно зевнул Дудочник, — а главное, совсем не оригинальная.
— Во-во, — кивнул Бертран, — я такое тоже слышал. Только там было про горца и овцу.
— Не, — помотал головой Анри, — давайте шлюх оставим. С ними как-то привычней.
— Договор! — снова зевнул Дудочник. — Не люблю овец. Разве что сожрать.
— Ну! — подтвердил Суи и начал снимать с полки у печки остатки еды.
— Овцы, шлюхи… — протянул Фэйри, — главное, же суть!
Стенолазу никто не ответил.
После быстрого и тихого завтрака — только зубами иногда лязгали — торопливо начали собираться. Времени отняло немного — нищему-то, всех сборов — хер через плечо, и в другую деревню.
Приставили упавшую дверь к проему, заткнули щели ветками — чтобы проныра-хорек не проскочил. Закинули на спины тощие мешки, проверили оружие… Дом, обретший было хозяев, казался брошенным ребенком. Обиженно таращился исподлобья маленькими окошками, тянулся к людям гнилыми досками крыши…
Бертран дернул головой, изобразив короткий, очень короткий поклон.
— Мы вернемся к листопаду. Ты даже соскучиться не успеешь.
Затем повернулся к компании:
— Пошли, что ли?
— Долог путь до Старой Ели, — гнусаво затянул незнакомую песню Анри.
Фэйри тут же ткнул менестреля локтем в бок:
— Ты еще бы поминальную запел!
— Пусть воет хоть поминальную, — милостиво махнул рукой Бертран, — будем считать, что это скорбь о нашей прошлой нищете. Светлая такая скорбь, чистая…
— Овце в трещину ту чистую светлость, — огрызнулся Фэйри.
— Тут даже спорить смысла нет! — пожал плечами командир и первым ступил на тропу, сулящую приключения, вино и шлюх. Живых и теплых.
* * *
Горы были рядом — руку протяни. Но так всегда кажется — вроде рядом, а в действительности шагать да шагать. Компания шла целый день, а заснеженные вершины ближе не стали. Даже наоборот, казалось, что они уходят, все дальше и дальше… Бертран шел и гадал, выдержат ли сапоги такую дорогу. Кожа на подошвах прохудилась, того и гляди, обувь каши запросит. Придется как дикарю какому-нибудь — ноги тряпьем или рваной кожей оборачивать.
Вечером, когда компания расположилась на ночевку — удачно подвернулся молодой, а оттого густой ельник, непрошибаемый никаким дождем — неожиданно вдрызг разругались проводники. Анри колотил себя по груди, орал, что он местный и знает, куда идти. И Дудочник, словно в кривом зеркале отражая Быстрого, так же грохотал кулаками, клянясь всеми святыми, что он знает лучше, потому всякая безмозглая молодежь заплутает и в трех елках.
Не выдержав, Бертран кинул в обоих по шишке — их, прошлогодних, много валялось среди опавшей хвои — и приказал заткнуться до утра, потому что орать на ночь глядя, есть дурная примета к плохому сну. Обиженные проводники заткнулись. Правда, молчание продлилось недолго — и пальца не прошло, как начали шипеть друг на друга, словно хорьки. Но под шипение заснулось легко — словно под легкий дождик.
Утро выдалось необычно теплым, прям летним. Проснувшись, Бертран протер глаза, поворочал затекшей шеей — удивительно быстро привыкаешь спать на земле! Главное накидать побольше веток и прочего лапника, травы по возможности добавить и хотя бы сухую тряпку еще поверх. Иначе плохо будет. Суи навидался на стариков, у которых по старости или несчастью почки отказывали. Судя по увиденному, проще и легче было рожать. Ну или незамысловато повеситься.
Спорщики, нахохлившись, сидели двумя мокрыми курицами у потухшего костра. Зевали. Хмурились. Вид у них был такой, будто полночи друг дружке ножи показывали.
— Доброе утро! — нарочито весело сказал Суи.
— Ага, — ответил Дудочник.
Быстрый молча кивнул.
— Решили, как нам идти?
— Решили, — теперь уже отвечал стенолаз, а егерь морщил нос, точно хотел чихнул.
— Это вы правильно, это вы молодцы! — подбодрил командир. — А то начали тут ерундить, время зря терять. Нас дом ждет.
— И клад!
— И шлюхи, — мечтательно проговорил Фэйри, закатив глаза.
— Не будем медлить, друзья, вдруг не дождутся! Или вообще закончатся.
* * *