— Скорее — спорт.
Задумавшись, наблюдаю, как она съедает несколько ложек бульона, игнорируя сухарики. И со вздохом сожаления отодвигает от себя чашку. Из салата съедает креветки и зелень, аккуратно соскребая сверху вилкой соус, сухарики и сыр в сторону.
Облизываясь, довольно откидывается на спинку.
— В соседнем зале лайт-фитнес меню, — подсказываю я. — Все обезжирено, везде сахарозаменитель.
— А я не хочу лайт-фитнес. Я хочу человеческой еды!
— Три ложки?
— Хотя бы.
Динка бледная, скуластая, глаза горят и капельку слезятся, как у лани. Такая «модельная» внеха сейчас в тренде, в минус от нормы веса. И за ней гонятся девушки, накачивая гелем скулы и удаляя комки Биша.
Но… Я ловлю себя на ощущении, что мне хочется накормить ее, а не любоваться на изможденное лицо. Внутри рождается предвкушение от какого-то совершенно нового чувства, связанного с этим желанием.
И я решаю поисследовать это.
— Если уж нарушать правила, так с оттяжечкой, Царева.
Переставляю на ее поднос свой десерт.
— Попробуй. Это тирамису с бананом.
— Мой десерт может оказаться вкуснее! — переставляет ей свой десерт и Паша. — Фисташковая пахлава.
— Оооо, — с ужасом взирает Динка на розетки со сладостями. — Демоны-искусители!
— Я бы попросил! — возмущаюсь. — Я в другой должности.
— Пробуй, Дина, — требует Воронин.
Динка берет вилку. Качая головой, откладывает в сторону.
— Царева, давай… Ты же анархист! К черту правила. Ешь, — подзуживаю ее.
Пытается отодвинуть стул, но мы одновременно удерживаем его за спинку.
— Ты хотела нормальной еды, нет?
— Я сыта.
— Не смеши меня! Что будет, если ты попробуешь?
— Горе горькое будет! — злится Дина. — Вдруг мне понравится?
— Ну и отлично.
— Отлично — любить что-то и не иметь возможности обладать этим?
Нет, это не «отлично». Это грусть, тоска.
— У тебя скоро соревнования? — интересуется Воронин.
— Олимпиада. Но я еще не решила.
Расставляет десерты нам обратно.
— Чем тебя кормить завтра на свидании и ума не приложу! — играет ей бровями.
— Это не свидание, Воронин.
Забирает свой поднос и сбегает.
— Шиза… — закатывает он глаза. — Так ограничивать себя!
— Вы куда-то идете?
— Напомни-ка, а как это тебя касается, Раф? Ты — ее парень?
— Боже упаси!
— А чего нянчишься?
Слишком сложно объяснить. Настолько сложно, что я даже не могу однозначно сформулировать мотивы для себя. Но, единственно, за что я могу отвечать — это знакомое и горячо любимое мной чувство азарта. Она съест мой «десерт»! Я хочу поймать то чувство, которое сегодня ускользнуло. У меня своя шиза. И…
— У меня свои игры.
— Хм…
Глава 14. Признание
Отбрасывая в сторону вибрирующий пульт от плейстейшн, встаю с кровати. Мы сегодня договаривались потусоваться всей компанией с кикерами. Но еще рановато, а мне надо срочно валить из дома. Потому что Динку во дворе муштрует тренер. А у меня патология! Я хочу на это смотреть. Набрасываю длинный халат и снова выхожу на балкон. Опираясь локтями на перила, наблюдаю, как Дина выделавается на турнике. Ловкая как обезьянка и легкая как птичка. Повисает вниз головой. Кофта немного задирается, обнажая красиво прокачанный пресс. Ух! Форма у нее шикарная. Волосы подметают уже пробившийся газон. Отросли, слава Богу.
Меня опять бросает в чувство стыда и гадливости за наш общий «секрет». Но ты, Царева, сама припадочная идиотка без башни! Могла просто послать меня лесом! Но нет… Ударила по себе так, что наотмашь втащила и мне убойную оплеуху. Никто кроме меня не уловил, конечно. Иначе, я бы утонул в общественном осуждении. Не то, чтобы мне не похрен на общественное. Но деду точно не похрен. Он бы меня покарал!
Ее тренер уходит в дом. Заметив, что я наблюдаю за ней, Динка, снова начинает творить чудеса. Спрыгивает на руки и своими гибкими длинными ногами делает красиво. Словно у нее не колени, а шарниры. Гнется невероятно и растяжка просто…
Вау… Вау! Ну, супер-супер!
Завязывай уже Царева, по моим слабым местам топтаться своими изящными ножками. Я ж тоже могу «потоптаться» по твоим слабостям. Только у меня ручки. Ты любишь скрипку, я в курсе.
Делает мостик, встает на ноги.
— Хватит подглядывать, Дагер!
— Тебе нравится, что я смотрю, Царева, так что не надо мне тут, — ухмыляюсь ей.
— Мне нравится, когда смотрит тот, кто может оценить. А ты не способен ни на что, кроме влажных фантазий.