Выбрать главу

— Присаживайся, дочь, — приглашающим жестом папа указывает мне на стул и я, двигаясь к указанному мне месту, задаю очевидный вопрос:

— Мы что-то празднуем?

Вряд ли, узнав о лишении девственности, отцы покупают дочерям творожные кольца? — ехидно замечает внутренний голос.

Ну, а вдруг? — спрашивает в ответ моя, наверняка, более тугодумная сторона.

Первые глотки чая мы делаем в тишине. Затем папа заботливо кладет на мою тарелку творожное кольцо и, улыбаясь, говорит:

— Ты у меня такая умница, дочь. Никогда не давала мне повода беспокоиться. Я всегда был в тебе уверен, всегда знал, что ты и уроки сделаешь и бабушкам с младшей нашей поможешь.

А ты взяла и по наклонной пошла… — внутренний голос не остается в стороне, но я усиленно запихиваю кляп в его рот и, пытаясь подражать ангельскому взгляду Янки, поднимаю на папу глаза.

— Извини, если не смог дать тебе нормального детства, кноп.

— Пап, ты же ничем не болен, правда? — сериалы баб Риты усиленно маячат в памяти.

— Да, нормально все, — непонимающе хмурится папа, и я немного успокаиваюсь. Но расслабленность недолго плещется внутри, так как в следующую секунду отец неожиданно снова выдает пугающие реплики, — Иногда, дочь, в жизни каждого происходят изменения. Это вполне нормально. Люди порой расстаются, — он узнал о нас с Димой и хочет, чтобы мы перестали встречаться? Но как, почему? — Я долго думал, и считаю, что это пойдет на пользу вам обеим. Поверь, мне данное решение тоже далось не легко. — обеим? О чем он вообще говорит?

— Пап, я совсем не могу понять, что ты имеешь в виду?

— Твоя мама попросила забрать Янку к себе. И я дал согласие. Ее муж все устроит, и Янка сможет пойти в школу в Англии. Она у нас тоже неглупая девочка, быстро освоится.

— Папа, — я вскакиваю с места. В теле нет больше ни тревоги, ни смущения, одна клокочущая внутри волна возмущения, — О чем ты говоришь? Зачем отдавать этой недалекой нашу Янку?

— Не говори так о маме. Они смогут дать ей лучшие условия, чем я, дочь. Не кипятись ты так сразу. Я и о тебе подумал. У тебя больше свободного времени появится. Ты у меня девушка молодая, а редко куда выходишь, чаще с сестрой сидишь, будто я не знаю.

— Меня устраивает сидеть с сестрой! — зло отвечаю я. — Мелкая обидится на тебя, если ей такое предложишь! Она тебя точно не простит!

Папа поднимает на меня глаза, в которых плещется грусть, бьющая меня прямо в сердце, и слегка улыбнувшись, очень тихо произносит:

— Она сама меня об этом попросила, кноп..

Глава 41

— Антон, немедленно отойди от салата! — долетает до нас крик тёти Дины, несмотря на то что мы сидим в комнате Ника за плотно закрытой дверью.

— А я ещё в детстве говорил, что его надо проверить на наличие глистов, — философски замечает мой лучший друг, почесывая свой подбородок, — Существенная экономия семейного бюджета могла бы быть. — уверенный голос на миг отгоняет неприятные мысли, и я широко ухмыляюсь.

— Я серьезно. Ты же знаешь, сколько он жрет. Не пойму, где напутали, но он должен был родиться предводителем саранчи.

— Ты за эту саранчу любому морду набьёшь.

— Это не отменяет того, что я не могу глаголить истину. — Ник тянется к своему телефону, берет его в руки, а затем что-то спешно начинает печатать. — Если согласишься на эту ересь, я тебя на собственном костре разочарования сжигать буду. Как Филипп Красивый сжигал Жака де Моле.

— Думаешь мне самому приятно на такое соглашаться? — зло закрываю глаза. — Да я послать был готов и его, и ее этот…

— Не надо посылать своего отца в лунные долины, друг мой. Почему у тебя мозги всегда отключаются в важные тактические моменты? Ты точно лучший студент в универе? Может Киринов питает слабость к твоим волосатым ногам, потому и прикрывает, когда тупить начинаешь?

— Да пошёл ты! — он ловит, кинутый в него мяч, как раз в ту минуту, когда дверь в его комнату открывается, и на пороге появляется фигура тети Дины.

— Мальчики, все за стол! — улыбаясь, говорит она нам и снимает с себя фартук, на котором красными нитками вышиты томаты. — Димочка, мы очень рады, что ты сегодня ужинаешь вместе с нами. Давно тебя не было видно, мы с дядей Валерой соскучились.

— Мам, а ты уверена, что оставлять своего младшего сына один на один с едой, верное решение? — скрывая ухмылку, серьезно интересуется Ник.

— Можно подумать, сам ты питаешься, будто фитоняшка? — сразу огрызается появившийся за спиной матери Тоха. — Ты, между прочим, весишь больше меня.

— Фитоняш. — поправляет его старший брат, вставая со своего места. — Я выше тебя, и у меня кость тяжелая. А у тебя, Тох, сам знаешь, жировые отложения в местах, характерных для женского пола…

— Да я тебе сейчас, Николос!

— Мальчики, немедленно прекратите! — очередной раунд боев братьев Авериных останавливает уверенный голос их матери. — Ники, хватит дразнить брата! Я вас не так воспитывала! Вы должны быть друзьями и опорой друг для друга! — Тоха самоотверженно показывает брату язык, стоя за спиной тети Дины.

— Мам, мы же шутим. Ну чего ты? — мой друг обезоруживает свою родительницу одним ласковым объятием, и та мгновенно тает. — И тебя я люблю, мой маленький бегемотик. — фраза к брату звучит скорее для усыпления бдительности тети Дины, так как левой рукой он молниеносно отвешивает тому щелбан.

— Алло, гараж, вы есть идете? — доносится до нас звучный бас дядя Валеры, — Я тут помру, пока вас дождусь! Димка, беги от них ко мне, они пока разбираться будут, мы с тобой хоть поедим нормально.

Раньше я часто зависал у Авериных, а братья у меня. Тогда я не видел разницы в наших семьях. Мы тоже собирались вечерами, у нас тоже были свои шуточки и игрища. Но с уходом отца все как-то резко изменилось. Да, мы с матерью создавали все возможные условия для мелочи, чтобы она не чувствовала недостатка любви или внимания, но, как бы я сам не скрывал от себя, мне самому не хватало отца.

Я ненавидел его всем сердцем и считал первосортным говном. Но что-то в груди ныло, будто кислотой жгло, когда дядя Валера шутил за столом над своими сыновьями или надо мной, когда тетя Дина смешно фыркала и ругала своего супруга.

Первое время после развода я часто пропадал у них. Они словно дарили мне все те эмоции, которых мне отчаянно не хватало, и всегда вели себя со мной так, будто я их родной третий ребенок.

Но однажды мне стало стыдно. Стыдно перед матерью.

Получалось, словно я бежал из дома и находил себе утешение, оставляя ее одну. И, ясно осознав это однажды, я стал приходить к Авериным намного реже. Вместо этого старался все свободное время развлекать двух своих женщин: одну маленькую и одну большую, которая всегда умело держала ради меня лицо.

— Что у тебя нового, Димка? — спрашивает дядя Валера, пока тетя Дина накладывает мне рагу. И она с гордостью, вместо меня, отвечает своему мужу:

— Димочка у нас, как и всегда, один из лучших студентов!

— Скажете тоже, теть Дин, — слюни от ароматов, исходящих от приготовленных блюд, собираются во рту.

— Не то, что твои оболтусы. — ухмыляется ее супруг, хотя братья учатся хорошо. — Двух троглодитов вырастила.

— Они такие же твои, как и мои. — ласково кидает в него тетя Дина. — Димочка, возьми еще салата, а-то сейчас Антошка все съест.

— Ради правды, стоит отметить, что троглодит у вас один. — ухмыляется Ник. — А вот с первым ребенком вам несказанно повезло. Такой красавчик, к тому же умненький.

— Когда я открою свой ресторан, — с набитым ртом грозится Тоха. — То буду считать ваши порции! Помяните мое слово.

Я громко смеюсь вместе со всеми, а затем мои мысли вновь возвращаются к недавнему разговору с отцом.

— У Вали скоро день рождения, ты знаешь. Она хочет устроить особенный маленький праздник только для самых близких. — говорил мне отец, сидя на кожаном кресле в своем кабинете.