— Мы знаем, как его зовут? — спросил он.
— Джосеф Рэдкорн, — ответила мисс Фарраф, как будто долгие годы она ждала, что ее спросят.
Судья записал имя и повторил вслух:
— Джосеф Рэдкорн. Отлично. Теперь мне кажется, что если кто-то упал с Эмпайер стэйт билдинг, то кто-то должен это помнить, кто-то из племен. Я позвоню Фрэнку Огланда.
Девушки позволили ему позвонить. Когда он попал на секретаря Фрэнка Ольгу, она ему ответила:
— Извините, судья, Фрэнка сегодня еще не было.
— Ольга, я пытаюсь проследить историю одного имени, — сказал он ей, — Человека, который умер около семидесяти лет назад. Возможно, он был одним из потакноби.
— О, судья, — сказала она, — боюсь, в казино нет таких записей.
— Это особый случай, — стал уверять ее судья, — Его история заключается в том, что он когда-то давно работал сталеваром, и его убили, столкнув в Эмпайер стэйт билдинг. Такое событие должно быть…
— А, я знаю, о чем вы! — вспомнила секретарша.
Судья часто заморгал в удивлении.
— Правда?
— Да, сейчас вспомню, как его звали. Табличка в другом кабинете. Я бы могла…
— Табличка?
— Тогда это был большой скандал, и очень много людей думали, что могавки столкнули этого мужчину с лесов. Могавки пытались заключить мир и пытались доказать, что они не делали ничего подобного. И в знак примирения они сделали табличку с символом трех племен, чтобы почтить его память. Это была кованая медь с изображением Эмпайер стэйт билдинг, написанным его именем, датами рождения и смерти. И посвящено это было его светлой памяти от нации могавков. Но люди до сих пор думают, что это дело рук могавков.
— И у вас есть эта табличка.
— Да, сэр, Ваша честь, в соседнем кабинете. Могу сходить посмотреть. Вы подождете?
— Одну минутку, Ольга, вы сказали, что она в соседнем кабинете. Это публичное место?
— О, нет, сэр, это зал совещаний трех племен. Посторонние никогда тут не бывают.
«Значит, мисс Фарраф не могла видеть эту табличку», — подумал он, и ему вдруг даже стало интересно, знала ли она вообще о ее существовании.
— Ваша честь? Мне сходить посмотреть? Тогда вам придется подождать.
— Да, конечно, Ольга, я подожду.
Пока он ждал, он слушал песню Сонни и Шэр «Бит продолжается». Он закрыл глаза. Он знал, что этот день с каждой минутой становился все сложнее и сложнее, а скоро, возможно, он станет еще сложнее.
— Ваша честь?
— Да, Ольга, я здесь, — Сонни и Шэр куда-то пропали.
— Я в зале совещаний, — сказал приятный и уверенный голос. — Вот она. Так. «Джосеф Рэдкорн, 12 июля 1907 — 7 ноября 1930. С почтительнейшим уважением к павшей храбрости от его товарищей, нации могавков». Я смогла вам помочь?
— О, несоизмеримо, — сказал он, — спасибо, Ольга.
Он повесил трубку. Посмотрел на девушку, она улыбалась, и в то же время слегка скалила зубы.
— Думаю, судья, — сказала она, — пришло время называть меня мисс Рэдкорн.
17
— Теперь вопрос только один, — сказал Дортмундер, — что будет дальше?
Они снова собрались в номере Гилдерпоста с плохим дверным замком. Они собрались в одиннадцать утра, уже без яркого и красочного присутствия Перышка.
Ирвин сказал:
— А дальше Перышко запутает их насчет Джосефа Рэдкорна, они будут искать, найдется какая-то там история племени или что-то вроде…
— Что-то вроде, — повторил Тини со своего уже привычного трона на кровати.
Ирвин одарил его нетерпеливым покачиванием головы.
— Джосеф Рэдкорн был единственным потакноби, который упал с Эмпайер стэйт билдинг. У них будет запись.
— Ладно, — согласился Дортмундер, — допустим, у них есть эта запись, дальше что?
Гилдерпост ответил:
— Сегодня тест на ДНК они делать не будут.
— А разве не в нем весь смысл? — спросил Келп.
Ирвин пояснил:
— Это предложение должно пойти от них. Если она предложит его первая, она себя сдаст. Поэтому все, что сейчас может происходить, — это то, что они разглядят такую возможность, поймут, что такая семья и правда существовала, она говорит, что она была частью этой семьи, она этого не может доказать, но и они не могут доказать обратного, и рано или поздно кто-то скажет…
— Анастасия, — прогрохотал Тини.
— Именно, — подтвердит Ирвин. — Но это, опять же, должно идти от них.
— И сегодня они до этого не додумаются, — вставил свое слово Гилдерпост. — Им слишком многое нужно переварить.
— Ладно, — сказал Дортмундер, — Но я хочу знать, что будет дальше.