Забыла сказать.
Эта старая, стервозная и злобная Глория — моя мать.
И я тоже сбежала от нее.
Больше всего на свете мама любит три вещи: дорогую обувь, крутые тачки и.... молодых сексуальных парней. Парней, которые грызут гранит науки в колледже. Парней моего возраста ! Но в основном ей попадаются халявщики, которым проще переспать с престарелой женщиной из мезозойской эры, чем заработать на проживание самим. И это выглядит настолько жалко, что с каждым разом становится все отвратительнее осознавать, что женщина, натирающая ароматическими маслами загорелую спину очередного студента со смазливой мордашкой, — моя мать. Поверьте, это полный отстой.
Я сбежала от матери, потому что она легкомысленна и глупа. Слишком инфантильна и поверхностна. Жить с ней было невыносимо. Но отказываться от города, в котором я родилась.... отказываться от Чикаго, возможно, еще хуже, чем жить с чокнутой матерью, думающей, что в сорок шесть она выглядит очень сексуально.
Еще одна причина , по которой я сбегаю, как последняя трусиха, — это парень, преследующий меня во снах. Парень, покоривший мое сердце и разбивший его в огромном, шумном Чикаго.
Я устала просыпаться с мыслью, что сегодня, а, может, завтра, или через несколько дней обязательно встречу его. Я устала бояться и ждать Эйдена, с одержимостью блуждая вечерами напролет среди величественных небоскребов в надежде, что мы случайно наткнемся друг на друга.
Я нуждалась в смене обстановки. Это — как глоток свежего воздуха.
Правильно ли я делаю ?
Вы еще спрашиваете....
***
Салат, что передает мне... хм.... пышногрудая и светловолосая Оливия, кажется пересоленным. И я не очень люблю тайскую кухню. Нет, я не капризничаю. Просто привыкать к новой жизни всегда сложно.
Мы ужинаем в просторной светлой кухне в кислотно-желтых тонах, сидим на стульях из темного дорогого дерева, переглядываемся между собой и молчим. Я болтаю ногами и ковыряюсь в своей тарелке. Никогда не проводила время так скучно.
— Как тебе Дайморт-Бич? — наконец, спрашивает отец, выпивая из бокала вино.
— Уныло. Серо. Малолюдно. Я могу продолжать бесконечно, — пожимаю плечами и протыкаю вилкой лист салата.
— Тебе нужно время, чтобы освоиться , — продолжает он и, кажется, вообще меня не слушает. — Но я уверен, тебе понравится здесь, Джейн. Колледж Святой Марии не должен разочаровать тебя, — он складывает руки вместе, изображаю серьезное выражение лица. — П рекрасные педагоги, начитанные студенты и, — разводит руками, — тебе не придется жить в кампусе! Будем больше проводить время вместе. Разве это не здорово?
Я вскидываю брови.
— Колледж Святой Марии? — повторяю монотонно.
Чудесно.
— Надеюсь, это не ТО САМОЕ место, где учатся занудные католики? — спрашиваю я.
Отец снимает с лица идиотскую счастливую улыбку и метает в мою сторону предостерегающий взгляд, и я слышу, как Оливия начинает тихо кашлять. Что, кто-то из них католик? Отец точно нет … насколько мне известно. П охоже, это Оливия. Что ж, я не удивлена. Она вполне… похожа на католичку. Стройная и светловолосая, неброско одетая, будто ангел, с неестественно широкой, радушной улыбкой и невероятно голубыми глазами.
И она совсем не похожа на мою мать.
— Джейн, ты почти ничего не ешь, — встревает в разговор блондинка. — Тебе не нравится?
Она сидит напротив, но смотрит куда угодно, только не на меня.
— Сойдет, — прямо заявляю я.
Краем глаза я ловлю на себе взгляд отца а-ля: «Моя дочь грубая и невоспитанная. Нужно срочно поставить ее на место». А что ? Когда я была маленькой, он всегда учил меня говорить правду, и ничего кроме правды.
Оливия поджимает пухлые губы, обведенные неярким блеском, и опускает взгляд к своей тарелке.
— Я обустраивала твою комнату, — вдруг начинает говорить она милым голосом. — Персиковые тона… всегда мечтала иметь комнату в таком стиле! — женщина выдерживает паузу. — Когда была подростком, — добавляет с легкой грустью.
Боже. Мне это так интересно. Я сейчас расплачусь.
— Не стоило утруждать себя, — бормочу, отпивая из стакана сок.
— Джейн, — уже шипит папа.
— Все нормально, Джек, — Оливия кладет ладонь на руку отца, как бы успокаивая его.
Стерва.