Вхожу в нее и без промедлений начинаю агрессивно двигаться. Моника кричит и обвивает руки вокруг моей шеи.
— Черт! — она упирается лбом мне в плечо. — Ты огромный, Росс… Ох, боже…
Я сцепляю зубы, чтобы не стонать вместе с ней. Брюнетка хороша. В ней так мало места.
Я ускоряю темп.
Кабинка дрожит. Моника находит мои губы. Ее крики теряются в поцелуях. Я сжимаю ее плечи, хочу оказаться глубже в ней, хотя уже достиг предела. Мой член полностью в ней.
Я чувствую приближение оргазма и двигаюсь еще быстрее.
— Да! — Моника плачет от восторга.
По телу разливается волна мурашек, когда я кончаю. Внутри нее. Я должен был позаботиться об этом, но все мысли, жужжащие в голове, перестают иметь какой-либо смысл.
— Не волнуйся, я принимаю таблетки, — словно прочитав мои мысли, произносит Моника дрожащим голосом. — Это было потрясающе, Росс. Ты сущий дьявол.
Тяжело дыша, я прислоняюсь лбом к стенке кабинки рядом с лицом Моники и замираю. Мой член яростно пульсирует в ней, но я должен вытащить его, натянуть штаны и уйти.
Так и делаю.
Отстраняюсь от нее и молча поднимаю вещи с кафельного пола. Я не поворачиваюсь к девушке, но слышу, что она тоже одевается.
Когда мы выходим из кабинки, Моника встает передо мной, чтобы что-то сказать. Я очень сильно разочаруюсь в ней, если она даст мне свой номер, чтобы мы смогли как-нибудь встретиться и повторить это… если она сделает хоть что-то, что по ее мнению может привести нас к отношениям.
— Клянусь, еще никогда не было такого секса, — начинает, и я почти закатываю глаза.
— Не…
Она прикладывает палец к моим губам.
— Но больше этого не повторится, договорились?
Ого. Неожиданно.
— Ты все еще Росс Картер, — Моника усмехается. — Чертовски сексапильный и горячий, но такой придурок.
Она милая.
Я улыбаюсь ей.
— Договорились.
ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Джейн
Голова ужасно раскалывается. За стеной слышится музыка. Боже, кто так отвратительно поет? Будьте так добры, переключитесь на другую волну. Пожалуйста.
Проходит немало времени прежде, чем я ощущаю, что моя ладонь зажата в чьей-то руке. Проходит немало времени прежде, чем я понимаю, что кто-то зовет меня по имени. Все, что я знаю, что я — Джейн. Так сказали медсестры. Я слышала их сквозь сон. Но есть кое-что, что я помню. Имя. Росс.
Кругом темнота. Но иногда в моем сознании всплывают моменты, что-то вроде визга шин и огонь. И Росс. Я вижу силуэт этого парня, но не могу понять, почему. И не знаю, кто это.
Я даже не знаю, кто этот мужчина, что сейчас смотрит на меня и касается моей щеки.
— Джейн, — его голос искрится счастьем, и сквозь пелену на глазах я вижу влагу, застывшую в глазах напротив, утонувших в морщинах. Лысеющий, с проблеском симпатичности… Никогда прежде не видела его, или, скорее всего, все-таки видела, раз мужчина так нежно и трепетно улыбается мне сейчас.
Я негромко сглатываю.
И почему у меня такое ощущение, словно я вижу свое отражение в зеркале? Только мужское и в возрасте не меньше сорока пяти лет.
— Да? — полувопросительным тоном отзываюсь я и сдерживаюсь оттого, чтобы не скривить лицо от ужаса и отвращения; эти чувства вызвали во мне мой собственный голос.
— Врачи сказали, что ты потеряла память, — я замечаю, как слезы продолжают скапливаться в уголках его глаз. Они вот-вот прольются. — Я даже не знаю, что сказать на это, милая. Я не всегда был хорошим отцом… — пауза. Он фыркает себе под нос и одновременно всхлипывает. — Я никогда не был хорошим отцом. Прости меня. Но мы с мамой очень любим тебя, детка. Она уже в пути и скоро будет здесь.
Я поднимаю на него удивленный взгляд. В смысле, да, в моей жизни до аварии, конечно, были родители. И они есть. Только чертовски раздражает, что я ничего не помню. Не понимаю, что происходит. В моей голове самый настоящий хаос.
Я растеряна и не знаю, что сказать в ответ, поэтому издаю неопределенный мычащий звук вроде: «Хмм». Мне несколько неуютно, что моя кисть лишена возможности двигаться, и я хочу ее вырвать, но отдергиваю себя, сжимая губы. Не хочется расстраивать… папу.
Вот дьявол.
— Что… что произошло? — спрашиваю я, повернувшись к окну, из которого в палату льется свет заходящего солнца. Сощурившись, я возвращаю взгляд к отцу.
Эта ужасная больничная одежда. Такая… хлопчатобумажная. Боже, о чем я думаю?