За его душу предлагают всего сто баксов.
Негусто.
Но я отрываю свою задницу от дивана, хватаю со стойки пиджак и иду к выходу, чтобы сделать свою гребаную работу.
ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Анна
Когда мама нервничает, она начинает заниматься уборкой, доводя все до блеска с маниакальной одержимостью. Таким способом она пытается абстрагироваться от внешнего мира и побыть наедине со своим внутренним «я».
Вот как сейчас.
Прошел час, может, два после того, как я отправила Эйдена домой, перед этим взяв с него клятву, что он не расскажет о произошедшем в моем доме ни одной живой и мертвой душе. Эйден выглядел болезненно бледным, но он пообещал. Интуиция подсказывает мне, что сейчас парень заливает в себя высокоградусное, крепко успокоительное в каком-нибудь баре.
Я сижу в гостиной и с тревогой наблюдаю, как мама оттирает несуществующее пятнышко с полки книжного стеллажа пятую минуту.
— Давай поговорим, — со вздохом начинаю я.
Сколько можно молчать? Пусть уже выговорится, накричит и отчитает меня, и все станет как раньше.
Она молчит, сердито глядя вниз, но больше не водит тряпкой по гладкой деревянной поверхности.
— Так и будешь игнорировать меня дальше? — я кривлюсь в гримасе.
Мама издает фыркающий звук и идет на кухню.
— Боже, — я закатываю глаза, поднимаюсь с дивана и нагоняю ее под невысокой аркой. — Хватит дуться.
— Ты — несносная девчонка! — она резко останавливается и оборачивается ко мне с сурово-возмущенным выражением лица. — Это кажется тебе веселым? То, что ты путаешься с демонами?!
— Эйден не опасен, — я опираюсь плечом о стену и скрещиваю руки на груди.
— Он — зло.
— Да ты вспомни его лица! — я усмехаюсь. — Эйден был чертовски напуган, когда ты швырнула его в стену. И вообще, — я добавляю своему тону серьезности, — кто учил меня быть вежливой с гостями?
Мама недовольно шипит ругательства сквозь стиснутые зубы и отходит от меня.
— Кажется, я и была вежлива. Пусть поблагодарит, что не убила его.
— Ты сама Доброта, — ворчу. — И я еще удивляюсь, что у тебя нет друзей?
— Если бы твоя бабушка была сейчас жива, она прочистила бы тебе мозги.
Я пожимаю плечами.
— Но она мертва.
Мама бросает на меня гневный взгляд. Ей не нравится, когда я напоминаю ей, что ее матери больше нет в живых. Мы с бабушкой ладили, конечно, просто мама держится за прошлое. И мне кажется, так будет всегда.
— Как насчет того, чтобы помочь мне с уборкой, Анна? — с недовольством подмечает она и проходит мимо меня, чтобы вернуться в гостиную. Я замечаю краем глаза, как она принимается протирать журнальный стол, хотя именно с него начинала уборку.
— Он чистый, — говорю я, не желая больше злить ее.
Дело же не в поддержании чистоты, в чем я не очень сильна. Дело в том, что она хочет контролировать мой круг общения, а я этого никогда не позволю. Я люблю маму, и она единственный человек в моей жизни, ради которого я была бы готова пожертвовать абсолютно всем.
Но мои друзья не должны ее касаться.
Мы с Эйденом стали хорошими приятелями. И, несмотря на проблемы — неотъемлемую составляющую нашего существования — я не хочу портить отношения между нами. Возможно, однажды мы станем отличными друзьями.
Мои мысли переносятся к Джейн, и я ловлю себя на мысли, что хочу проведать ее, узнать, как она справляется со стрессом после аварии. Я, правда, беспокоюсь, и это неудивительно.
Черт!
Внезапно лестница перед глазами начинает плыть. Кажется, что она так близко, хотя я знаю, что мне нужно пройти к ней несколько шагов. Всего пару шагов… Я протягиваю руку, чтобы положить ее на перила для поддержки, но вместо этого падаю. И понимаю, что мне стало плохо, только когда мама подлетает с расспросами.
— Анна, детка! — ее побелевшее, вытянувшееся от шока лицо троится в моих глазах, и я открываю рот, чтобы сказать, что все в порядке, но вместо слов с онемевших губ слетает хриплый, протяжный стон.
Мама помогает мне принять сидячее положение. Ее ледяная рука покоится на моей спине, поддерживая ватное тело.
— Я… сейчас буду в порядке, — говорить в полный голос не получается, поэтому я шепчу.
— Что с тобой происходит? Это впервые?
Нет. Такое уже случалось. Несколько раз.
Только вместе этого я киваю в подтверждение ее последнего вопроса.
Я прислоняюсь спиной к стене, которую мама совсем недавно выкрасила в яркий цвет.
— Нет, ты темнишь, — вглядываясь в мое лицо, убежденно произносит она. — Я это определенно могу почувствовать.