Сельма остановилась, покачала головой и снова вздохнула.
– И вот на часах десять минут двенадцатого, и я смотрю, как те двое садятся в наш «крайслер», за который, кстати, осталось внести семь выплат, а прочее большей частью внесла ваша покорная слуга, и отъезжают Бог весть куда. Я так и не видела их больше – ни его, ни ее. Ни машины. А машина была хорошая. Надеюсь, эта дрянь крови ему попортила. – Сельма снова вздохнула и уставилась в пространство.
– Какой ужас, – сказал Тоцци. Ему было явно неудобно. Возможно, чувствовал свою вину: у женщины такое горе, а он цепляется с такими пошлостями, как русская приправа. Простачок.
Гиббонс откусил кусок ветчины и, жуя, уставился на официантку.
– И давно это случилось, Сельма?
Она остановила взгляд на Гиббонсе и мстительно прищурилась.
– Я этого никогда не забуду. Это случилось прекрасным солнечным днем в апреле. В пятницу. В семьдесят втором году.
Гиббонс кивнул.
– Жизнь, Сельма, тяжелая штука: – В семьдесят втором году у него еще не было лысины. И у Руди, наверное, тоже. Он посмотрел на Тоцци, который пытался изобразить на лице сочувствие, хотя хотелось ему одного: чтобы она ушла наконец и дала им поесть. Ну что, доволен? Паршивец.
– Значит, Руди так и не оправился, да? – Интерес Тоцци звучал явно неубедительно.
Сельма вдруг резко повернула голову и чуть не выколола Тоцци глаз одним из своих карандашей.
– А вы смогли бы оправиться? – спросила она. – Как такое возможно? Мой брат этого не заслужил. Он был красивый мужчина. И мог бы себе получше найти.
– Послушай, Сельма, – вмешался Гиббонс, по горло сытый этой мыльной оперой. – Не нальешь ли ты нам кофейку, когда у тебя будет время?
Она внезапно очнулась.
– О, конечно, сладенький мой. Извини. Просто меня заносит, когда я рассказываю о...
– Знаю-знаю. – Гиббонс прервал ее на полуслове, пока она не начала опять.
Сельма выбралась из отсека, обитого коричневым винилом, и встала, оглаживая прическу.
– Сейчас принесу вам кофейничек.
– И этому парню – русской приправы к сандвичу, – крикнул Гиббонс ей вслед. – Пока с ним не случилась истерика, – добавил он гораздо тише.
– Ты очень мил, как всегда, Гиб. Дама изливает тебе сердце, а тебя ничего не волнует, кроме твоего кофе.
– Я эту историю уже слышал. И потом, ты сам позвал ее – оттого что тебе не положили этой треклятой русской приправы.
Тут вернулась Сельма с пластмассовым кофейником и русской приправой для Тоцци в бумажном стаканчике.
– Вот вам, ребята. Теперь все высший класс?
Гиббонс поднял на нее глаза.
– Да, высший класс.
– Спасибо, Сельма, – мягко сказал Тоцци, пытаясь загладить грубость товарища.
– Ну вот и ладненько. – Она повернулась и поковыляла к следующему отсеку принимать дополнительный заказ.
– Ну а теперь, – проговорил Гиббонс, снимая обертку с сахара и бросая кусочки в кофе, – изобрази-ка еще раз те небылицы в лицах, которые ты мне пытался всучить до твоего маленького русского инцидента.
Тоцци нахмурился.
– Послушай. Знаю, ты думаешь – это все фигня, но я все это слышал сам. Я там лежал на брюхе под кустами. Д'Урсо ввозит рабов из Японии.
Гиббонс отхлебнул кофе.
– Нет, Тоц, я на это не куплюсь.
– Но почему? Боже мой, я же видел японских нянечек по всему Милберну. Роксана Истлейк, девушка из агентства по уходу за детьми – я говорил тебе про нее, – рассказала, что жена Д'Урсо руководит этим бизнесом. И я слышал, как они говорили про яки. Они имели в виду якудза, японскую мафию.
Гиббонс закрыл глаза и покачал головой. Опять Тоцци в своем репертуаре. Сначала поклонники дьявола, потом убийца-каратист, а теперь вот якудза. Гиббонс решил обойтись без комментариев.
– Я все же не куплюсь на эту хреновину насчет торговли рабами из Японии. Тут концы с концами не сходятся.
– Почему?
– Потому что Япония – богатая страна и там все дорого. А если ты собираешься покупать рабов, то хочешь купить их дешево, правда? И достаешь их где-нибудь в грязной, зачуханной стране «третьего мира», так? А не в той, где бифштекс обойдется тебе в восемьдесят баксов. Прав я или нет?
Тоцци вытер губы. Он начинал раздражаться. Он всегда раздражался, когда логические рассуждения опровергали его представление об окружающей действительности.
– Я знаю только то, что слышал.
– Так почему ты не пойдешь и не расскажешь Иверсу?
Тоцци сверкнул глазами. Гиббонс улыбнулся по-крокодильи. Он знал почему.
– Ну, Тоц, ты не можешь пожаловаться, будто он тебя не предупреждал. Если у тебя были причины предполагать, что в доме Д'Урсо что-то такое происходит, почему ты не попросил подслушивающее устройство? Иверс не обрадуется, если узнает, как ты ползал там под кустами и подслушивал, причем на пленке нет ничего, что можно было бы предъявить в суде. Боже ты мой, Тоцци, да ты умнеешь не по дням, а по часам.
– Ну ладно, хватит. Теперь, поскольку мы установили, что я накололся, а ты прищучил меня, мы должны решить, как из этого выпутаться.
– Что это значит – «мы»?
– Мы вместе расследуем это дело. Помнишь?
– К сожалению, помню.
– Чудесно. Рад слышать, что ты не совсем еще впал в, маразм.
Гиббонс невозмутимо отхлебнул кофе.
– Что у тебя на уме, Шерлок? Не терпится услышать.
– Я хочу, чтобы ты сходил на птицефабрику Д'Урсо и хорошенько там все осмотрел. Фабрика называется «Свежая птица», и это вроде бы одно из его законных предприятий, но, судя по тому, что они вчера говорили на веранде, у меня такое чувство, будто они там используют рабский труд.
– Так почему бы тебе не пойти? Ты что-то имеешь против кур?
– Его шурин меня знает в лицо. Он думает, что я помощник садовника.
– Да что же это за шурин такой, черт бы его побрал? И почему он так тебя волнует?
– Его зовут Бобби Франчоне. Он у нас есть в компьютерной картотеке. Недавно вышел из Рауэя. Угонял машины, потом сбывал их в графстве Берген. Только немецкие машины – «мерседесы», «ауди», «БМВ». По картотеке выходит, что он «шестерка», но теперь, сдается мне, он метит выше. Он очень близок с Д'Урсо.
Гиббонс подпер подбородок рукой и искоса взглянул на Тоцци.
– Но почему я должен тащиться в Харрисон? Почему не попросить кого-нибудь из Ньюарка проверить этих цыплят?
– Сам знаешь почему. Потому что надо действовать через Иверса, а он захочет знать, отчего я подозреваю Д'Урсо и на чем основаны мои подозрения и так далее и тому подобное.
– А ты не захочешь сознаться, что подрабатывал помощником садовника и осуществлял несанкционированную слежку.
Тоцци кивнул и откусил наконец кусок от своего сандвича. Капуста вылезла наружу, просочившись сквозь пальцы. Тоцци был, казалось, доволен. Гиббонс спросил себя, не в таких ли случаях говорят, что свинья везде грязь найдет.
– И потом, – проговорил Тоцци с набитым ртом, – парни из Ньюарка работают, как кейстонская полиция. Думают, им закон не писан. Только разворошат там все.
– Что-то я не слышал ничего подобного. – На самом деле он слышал, конечно.
– Да ладно тебе, Гиб. Думаю, ты зайдешь и выйдешь, даже не вытаскивая удостоверения. Просто осмотрись – проверь, не слишком ли много там косоглазых. Пусть их там даже несколько – все равно будет за что зацепиться, что предъявить Иверсу.
– А что я ему скажу, если он спросит, какого черта я там вообще делал и кто меня туда отправлял?
– Об этом не волнуйся. Придумаем что-нибудь. А сейчас просто пойди и проверь куриную контору. Пожалуйста.
Гиббонс потер нос тыльной стороной ладони. Черт бы побрал этого Тоцци. Вечно все делает через задницу. Рабы. Из Японии. Якудза. Спятил он, что ли? А что, если тут просто шантаж незаконных иммигрантов, такая же хреновина, какая каждый день происходит на мексиканской границе? Кто-то знал, что эта парочка незаконно въехала в страну. И они стали легкой добычей. Скорее всего их ограбили и убили, забрали все деньги, какие у них были. Проще простого. Единственное отклонение в том, что они из Японии, а не из Центральной Америки, и произошло все это в нью-йоркском порту, а не в Техасе и не в Калифорнии. Так он, Гиббонс, представлял себе дело. Но Тоцци об этом и слышать не хочет. Слишком логично.