Наган кивнул в ответ и прошел к двум складным стульям, на одном из которых стояла плошка для риса, а в ней – банка вишен в ликере. Нагаи присел на свободный стул, открыл банку и вывалил вишни в плошку. Они казались неоново-красными в свете флуоресцентных ламп. Нагаи сунул одну в рот, и ему немедленно захотелось виски с лимонным соком.
– Готов? – спросил Нагаи по-японски.
Самурай кивнул и на дюйм вытащил меч из ножен. Край того, что осталось от его мизинца, был покрыт темной коркой. Когда Масиро начал вытаскивать меч, металл блеснул Нагаи прямо в глаза. Это – место, где клинок соединяется с рукояткой; именно там выгравированы старинные иероглифы. «Разрезает чисто – четыре тела – в руке Ямашиты из Кинко». Нагаи знал, что Масиро сам надеялся когда-нибудь заслужить подобную надпись.
Нагаи вытащил вишню за черешок, повертел ее в пальцах и внезапно бросил в Масиро. Самурай тут же выхватил меч и раскрутил его стремительным движением. Половинка вишни упала в нескольких футах от его ног. Другая половинка улетела куда-то далеко.
– Очень хорошо, – похвалил Нагаи.
Масиро сунул катана в черные кожаные ножны.
– Дальше, пожалуйста, – сказал он по-японски. Цель его – совершенство, не похвала. Нагаи восхищался его выдержкой. Он подумал, а не рассказать ли Масиро о предложении Д'Урсо – он раздумывал над ним весь день, но так и не решил, удачный это план или нет. Интересно, что сказал бы самурай. Подчинился бы не рассуждая желаниям своего господина? Или изменил бы мнение о Нагаи, увидев, что тот способен предать?
Нагаи выбрал еще вишню, широко размахнулся и кинул. Вишня описала высокую дугу, но не долетела до самурая, тот ринулся вперед, взмахнул мечом справа налево и разрубил мишень пополам.
– Палец тебя не беспокоит? – спросил Нагаи. – Кажется, он не мешает тебе работать с мечом.
– Учусь обходиться без него, – отозвался Масиро. – Ослабевшая кисть всегда будет напоминать мне о моей ошибке.
Нагаи задумчиво кивнул. Масиро жил, согласуясь с древними книгами. Однако должна была остаться обида. Нагаи ведь чувствовал обиду всякий раз, как Хамабути наказывал его.
– Прости меня, Масиро, но так было нужно.
Масиро недоуменно поднял глаза.
– Зачем ты просишь прощения? Таков обычай якудза. Так должно быть. Вот и все.
Нагаи щелкнул большим пальцем по вишне, как по мраморному шарику. Она полетела прямо в лицо Масиро. Самурай занес меч над головой, затем опустил его и разрубил вишню у самого своего носа. Половинки упали к его ногам.
Масиро спрятал меч в ножны.
– Ты, кажется, расстроен этим, мой господин. Неужели ты так долго живешь в Америке, что успел уже забыть о наших обычаях?
Вертя следующую вишню в пальцах, Нагаи взглянул на самурая. Масиро его понимал. С ним можно поговорить. В конце концов, оба они изгои.
– Возможно, я и живу здесь слишком долго, – произнес наконец Нагаи. – Но жить здесь удобно. Мне здесь нравится. По многим причинам мне здесь лучше, чем дома. – Он опустил глаза на вишню, мелькающую в пальцах. – Но если мне здесь так нравится, почему я не перестаю думать о возвращении? Хочу ли я снова увидеть моих детей? Или что-то еще?
– Твое смятение – дым. Его развеют ветра. Твоя цель – вернуться в Японию, увидеть снова твоих детей и, самое главное, занять прежнее почетное место среди Фугукай. – По-японски слова Масиро звучали резко, задевали за живое. Он говорил совершенно убежденно. Хотел бы Нагаи обладать такой убежденностью относительно некоторых своих дел.
– Да... Думаю, ты прав. – Он положил вишню на язык, оборвал черешок и стал катать ее во рту.
– Но тебя волнует Рэйко, – продолжал Масиро. – Ты хотел бы взять твою женщину с собой в Японию.
Нагаи кивнул. Масиро очень хорошо его знал.
– Восстановить честь, жить в Японии с Рэйко, с моими детьми... Это было бы раем. – Все это начинало уже походить на мечты идиота.
Масиро покачал головой.
– Рая на земле не бывает. Только борьба.
– Но победа – это рай.
Масиро нахмурился и склонил голову, раздумывая над сказанным.
– Да... пожалуй, так.
Нагаи взял по вишне в каждую руку и кинул их в самурая. Тот клинком прочертил отрывистую восьмерку и поразил обе цели. Половинка вишни, разрубленной наискось, подкатилась к острым носкам черных туфель Нагаи, сделанных из кожи аллигатора.
– А ты, Масиро? Ты бы хотел вернуться в Японию?
– Если ты захочешь, я вернусь.
Нагаи усмехнулся.
– Но сам-то ты не рвешься.
Масиро покачал головой.
– Нет. Здесь мне лучше. Там, в Японии, меня ищут. Если я вернусь, опять буду в бегах, как загнанный зверь. – Он поднял глаза на доспех, что висел на стене. – Мне бы не хотелось повторить судьбу Ямаситы.
Нагаи глянул на узор старинного доспеха – крохотные тусклые пластинки меди, тесно скрепленные друг с другом темно-зелеными, коричневыми, черными кожаными ремешками. Он знал историю предка Масиро, носившего этот щит, – Ямаситы, внебрачного сына самого знаменитого самурая Японии Мусаши Миямото; так, во всяком случае, утверждал Масиро. Ведь у Мусаши вроде бы не было детей. Масиро рассказывал, что Нагаи, господин Ямаситы, был убит в бою и все его самураи волей-неволей сделались ронинами, бродячими воинами, и оказались вынуждены беспрерывно скитаться и мародерствовать, поскольку лишились своего господина. Несмотря на славу искусного фехтовальщика, Ямасита погиб как мужик, – его подло убили из мести. Ему сзади перерубили шею, пока он забавлялся с какой-то деревенской бабой. Его убийцей был ниндзя, которого нанял китаец, торговец шелком, проигравший Ямасите в кости любимую лошадь. Бесчестно убивать мужчину, когда он занимается любовью, но это, по словам Масиро, любимая тактика ниндзя. Нагаи спросил себя, не сочтет ли Масиро и его ронином, если он предаст Хамабути ради Д'Урсо. Дозволено ли самураю менять господина?
Нагаи взял еще две вишни и швырнул их в Масиро с одной и с другой стороны. Самурай выхватил оба меча, длинный и короткий, и раскинул руки, как хищная птица крылья. Он стремительно двинулся вправо, затем влево. Катана разрубил одну из вишен, но вакидзаси только задел другую плашмя, отшвырнув ее в дальний конец склада, на груду коробок. Масиро нахмурился и проворчал что-то про себя.
Нагаи положил в рот еще вишню.
– Скажи-ка мне одну вещь, – приступил он к делу. – Что ты думаешь о Д'Урсо? Только говори правду.
Масиро поднял бровь.
– Что ты имеешь в виду?
– Могу ли я доверять ему?
– Ты ведь доверял ему до сих пор.
– Так.
Масиро положил обе ладони на рукоятку длинного меча.
– Что-то беспокоит тебя. Что именно? Что сделал Д'Урсо?
Нагаи почти уже решился все рассказать, но внезапно передумал.
– Ничего особенного он не сделал. Просто иногда у меня возникает дурное предчувствие. Мне все время хочется знать, что же он думает на самом деле. На поверхности все гладко, но в глубине таится что-то скверное, особенно когда Франчоне отирается рядом. Чувствую я: что-то здесь не так.
Масиро почесал в затылке.
– Я плохо разбираюсь в чувствах. Я привык действовать. – Нагаи знал, что он скажет что-нибудь в этом роде. Много от тебя проку, голубчик.
– У меня такое впечатление, будто Д'Урсо что-то задумал, и это может повредить нашим отношениям с мафией. Такого допустить нельзя.
Масиро пожал плечами.
– Какая разница, кому продавать рабов?
– Хамабути хочет, чтобы мы работали с семьей Антонелли. Ты же знаешь: Антонелли – его старый друг, они познакомились сразу после войны.
– Война идет всегда и всюду. После какой войны?
– Той, которую мы проиграли. – Ну и умник. Интересно, твой предок так же разговаривал со своим господином? – Хамабути предупредил меня. Если наши отношения с семьей Антонелли будут нарушены, виноват буду я. Так именно он и сказал. Он потеряет на этом кучу денег. – Тут Нагаи поднял руку и растопырил пальцы, показывая Масиро два своих обрубка. – Очередного пальца ему будет маловато, если эта сделка лопнет. Я уже и так здесь в изгнании. Единственная кара, какая еще осталась...