Анатолий Горбов
Плохие привычки
Все герои и события являются вымышленными, все совпадения случайны
ГЛАВА 1
Полдень пятницы тринадцатого
Жизнь ничего не дает бесплатно, и всему, что преподносится судьбой, тайно определена своя цена.
Страшной приметой считается, если черный кот разобьет зеркало пустым ведром. Похоже, в пятницу тринадцатого произошло нечто подобное. Я решил бросить курить.
Процедура отлучения от пагубной привычки мне довольно хорошо знакома. Не хочется повторять Марка Твена, к творчеству которого я отношусь с любовью и почтительным благоговением, который однажды произнес что-то вроде: «Бросить курить? Нет ничего легче! Я сам бросал раз сто!» В моем случае такая интерпретация подошла бы просто идеально.
Курить я бросал много раз — и, должен сказать, довольно успешно. Единственным недостатком моих регулярных отказов от легализованного наркотика было то, что я всегда оговаривал длительность моратория на поклонение табачным палочкам. А после окончания указанного срока закуривал снова. Начинал я с сорока пяти дней и постепенно довел свой личный рекорд до года.
Сказать, что я совсем не испытывал неудобств при отказе от сигареты, было бы кокетливым лукавством, а мужчина не должен выглядеть кокетливым. Поэтому я оставлю для себя лишь лукавство и признаюсь, что эта недостижимая (как они сами себя обманывают!) для многих зависимых от табака людей процедура со мной проходила без особых трудностей. Я не впадал в трансовое состояние крысы, загипнотизированной волшебной дудочкой Нильса, проходя мимо курящих. Я не уходил в себя, озлобленный и раздраженный, во время никотиновой абстиненции. Не становился частым гостем собственного холодильника в то время, когда вокруг, словно выиграв тяжелую и беспощадную войну против всепоглощающего табака, начинали просыпаться чудесные запахи. А собственный язык и иже с ним в знак простой человеческой благодарности начинали радовать настолько нежными и волшебными оттенками вкуса, что даже питье обычной воды превращалось в праздник.
Я неоднократно в такое время ловил на себе изумленные взгляды окружающих, которые начинали принюхиваться ко мне и офисному кулеру, откуда я только что испил водицы. Принюхивались они на предмет наличия алкоголя, ибо мои собственные глаза выражали настолько бесстыдное удовольствие и опьянение, что всем хотелось тут же разделить со мной чарку-другую этого волшебного зелья.
Итак, 13 ноября, как уже говорилось, в пятницу, я был на работе. Компания, где я трудился, «Колосов и А» была довольно крупной, в ней обитало много народа, а также идей, амбиций и проектов. Проекты были самые разнообразные. От обычных рекламных акций до грандиозных многомиллионных начинаний. Здесь были свои PR-отдел, служба доставки, куча сервисов и многое другое. Я работал в IT-отделе на подхвате.
Работа на подхвате в IT-отделе не означает, что я грузил компьютеры бочками или вытирал пыль под кактусами. В основном я занимался программированием и работой с базами данных.
Но на вопрос знакомых «Кем работаешь?» я никогда не говорил — программистом. Говорил — айтишником. Это казалось мне скромнее, да и для работы в нашей организации необходимо было знать и уметь кучу других вещей, с программированием и проектированием СУБД непосредственно не связанных. Хотя, если верить Леонарду Брендвайну, «стоит опасаться программистов, носящих с собой отвертки!». Ну да бог с ней, с работой. Дело-то совсем не в ней!
Закончив месячное тестирование очередного продукта, я довольно потянулся на своем расплющенном кресле со скрипящими колесиками. В свое время я пытался его заменить на что-нибудь менее продавленное и скрипучее. Но, как отвечал наш хозяйственник Фома Андреевич Брутов, которого за глаза никто иначе, нежели Хомкой, не называл: «А нечего было к нему Аллочку привязывать на корпоративе и устраивать гонки с отделом доставки». Это означало, что «кресло офисное, серое, для служащих среднего звена, инвентарный номер 16010» как материальная ценность еще не полностью перенесло свою стоимость на изготавливаемую этим креслом продукцию. И должно было еще поработать на благо купившей его фирмы.
Фома Андреевич, в прошлых жизнях, видимо, неоднократно бывавший прапорщиком, вообще был не очень приятным человеком. Когда его занудное общество, от которого не было никакой возможности избавиться, утомляло кого-нибудь (а оно всегда кого-нибудь утомляло), тихонько говорили в сторону, причем исключительно загробным голосом: «Позовите Вия!» Фома Андреевич обычно делал вид, что ничего не услышал, но тем не менее заканчивал надоевшую беседу про скучные хозяйственные вопросы и быстренько ретировался в сторону другой жертвы.