Я, наверное, покраснела, потому что поймала взволнованный взгляд на себе. Вот только этого не хватало. Выдавив улыбку, я мысленно вздохнула, когда в класс вошла учительница. Все же я сижу на первой парте прямо перед учительским столом, следовательно, что-то выпытывать у меня Илья не сможет.
Да кто ему позволит-то?!
Только я ошиблась, так как через пять минут он придвинул ко мне маленький листочек бумаги в клеточку, на котором было выведено:
"Что-то случилось?"
И сидит, улыбается, зараза. А я под землю хочу провалиться. И, желательно, прямо сейчас, чтобы он разглядывал не меня, а дырку в полу. Вот все удивятся-то! Мысленно досчитав до десяти, я на некоторое время успокоилась и аккуратным почерком написала:
"Ничего, все хорошо!"
"Точно? На замене урока ты отгородилась от меня, на перемене бегала, пряталась, а теперь сидишь с независимым видом, избегая даже смотреть на меня. Я тебя обидел?"
И что я должна на это отвечать? Что на уроке я читала (как будто бы у меня получилось что-то понять из книги, я все время думала не о том!), что на перемене я просидела в туалете, умываясь водой (ага, все десять минут), а сейчас я просто... Просто стесняюсь? Нет, он никогда этого не узнает! Сегодня я как-нибудь, да продержусь до конца дня. А завтра... Я вообще привыкла решать задачи по мере их поступления, поэтому старалась и не думать, что буду делать завтра.
"Нет, конечно. Просто... Книга была очень интересная, на перемене нужно было кое-что сделать, а на уроке вообще слушать надо!"
Я попыталась сделать более серьезное выражение лица.
"То есть, книга интереснее меня?"
Чувствуя, как краснею до кончиков ушей, выводя на листочке корявое "Нет", я отвернулась, старательно записывая в тетрадку неразборчивым почерком всякую ахинею. Пусть думает, что мне нужно записать каждое слово учительницы! И мне только на руку, что такой мой почерк даже я понять не всегда могу, не то что остальные.
Илья же буквально расцвел, улыбнувшись до ушей. Черт, ему ж нельзя льстить, самооценка просто до уровня Эвереста взлетает! Будто бы питается похвалой и лестью, вот как это называется. Ну, еще бы, даже для ботанички он интереснее, чем книга, что уж тут не возгордиться?
А может, все не так-то просто, как я думаю? Может, он радуется не из-за этого, а из-за того, что это действительно важно?
Да ну, ни за что в жизни не поверю. Одно дело герои книг, а другое – реальные люди, которые, на первый взгляд, вообще не способны любить! Да что там говорить, я довольно долго сомневалась в Илье и в искренности его слов, но сегодня перед первым уроком ему удалось меня убедить. Я увидела, что для него это важно, я увидела, что его хорошее настроение – напускное, я увидела боль в его глазах.
Всегда считала это сказкой и фразой для любовных романов. Как можно что-то увидеть в глазах? Но почему-то, посмотрев в его глаза, я буквально почувствовала, что ему тяжело. Возможно, это из-за того, что изменился его голос, но…
Поэтому Илья и вправду может радоваться этому простому "Нет".
Улучив момент, я посмотрела на него. Думая, что я усиленно списываю за учительницей, он последовал моему примеру, не переставая улыбаться уголками губ. Благо, что Тамара Петровна не обращала на него никакого внимания, увлеченно рассказывая тему, иначе бы как-нибудь подколола. Несмотря на свой преклонный возраст, она умудрилась сохранить свое чувство юмора и могла бы выдать что-то вроде: "Илья, вы так радуетесь тому, что при столкновении литосферных плит происходит землетрясение, которое может унести сотни жизней? ". А значит, весь класс бы стал смотреть на нас, а это может плохо закончиться.
Или я слишком мнительная.
Только вот нормально прожить день у меня не получилось. На перемене Илья попытался поцеловать меня, но я достаточно ловко увернулась, смущаясь и пряча глаза. Это повторилось еще раз пять, пока он, непонимающе глядя на меня, не обиделся. Ну, не могла же я объяснить ему своего поведения?! Он… не поймет, что я так стесняюсь, что для меня слишком вызывающе целоваться и обниматься прилюдно, что я рада неудавшимся и незаметным его попыткам.
И что мне теперь делать?
Часть 27
Илья не разговаривал со мной на протяжении уже двух уроков, отворачивался, но упорно сидел рядом, будто играя роль моей совести. Я была несколько подавлена, потому что понимала и была практически уверена в том, что таким способом он пытается добиться моего разрешения распускать руки, по-другому это не назвать. Но что я могла ему на это сказать?
- Илья, - решившись, тихо позвала я его на очередной перемене, вместе с ним отходя к окну, чтобы невольными слушателями нашего разговора не стали все ученики, проходящие мимо. С этим надо было что-то делать, я не хочу, чтобы он на меня обижался, пусть даже преследуя какую-то цель. Он не ответил, но обернулся, посмотрев на меня с некоторым любопытством. Рано радуешься, я так просто не сдаюсь, вот объясню тебе все, и на этом все закончится.
- Прости меня, - сама не знаю, за что извинилась. За то, что он, видите ли, не смог меня поцеловать прилюдно? От одной мысли я смутилась. Будто бы наедине я разрешила бы ему это сделать! Да ни за что на свете!
- Саш, просто скажи, что теперь? Дружба или нечто большее? Ты меня пожалела сегодня утром на замене, что ли? Я вот никак не могу понять, - я удивленно посмотрела на него. Так вот в чем проблема! Но вот беда, я и сама не знала, кто мы теперь друг другу. Илья мне нравится, конечно, я ему – тоже, но что делать дальше? Мне теперь бросаться к нему на шею?
- Я не знаю, - я судорожно вдохнула. - Нет, не пожалела.
Для меня это было равносильно признанию вслух, я чувствовала, как уже который раз краснею. Ох, и я еще хотела научиться сдерживать свои эмоции, но одно дело – грубость или неприязнь, и совсем другое – симпатия или что-то посерьезней.