— И сколько за эту прелесть платит? — осклабился я в сторону Малика. Ждал его поддержки, но ему не понравилось.
— Подумал бы о том, что тебе говорят. Некоторые приезжают и два года подряд горбатятся в тухлой дыре, чтобы получить шанс заниматься чем-нибудь стоящим. А некоторые — чтобы шутить на их счет да вдобавок заболевать и пыхать чужую ганджу. Я это к тому, чтобы ты завтра встал на ножки и шел искать работу.
Мне опять стало плохо, и я поволокся к матрасу.
— Мне уже второй час как нужно по нужде, — услышал я нервный шепот Джазмин.
— Так что же тебя удерживает? — спросил ее Малик.
— Мне неприятно быть в туалете, когда под дверью лежит этот… — слово «этот» она произнесла как «прокаженный». Все же поднялась и направилась в уборную. Вдруг ноги у нее подкосились, и она осела на пол. Малик принес ей стакан воды. Джазмин его залпом осушила, быстро встала и как ни в чем не бывало прошествовала в туалет. Ну обычная семейная сцена, из тех, что в порядке вещей.
— С тобой бывало? — спросил я Малика. Мне хотелось поддержать разговор. Я все еще отчаянно отказывался поверить, что мне здесь не рады.
— Со мной бывало и не такое, — угрюмо ответил он.
— Со мной тоже было один раз в Амстердаме. Приехал и прямо с чемоданами в кофе-шоп. Через час обнаружил, что сижу на столе и дышу, как будто прибежал из Гааги. И мне тоже — стакан воды.
— Наверное, подумали: приперся студент, а курить не умеет.
Я счел это ударом ниже пояса и унижением достоинства. Но ответить не осмелился. Слишком напряглась ситуация. Вместо этого сказал:
— Как бы я себя завтра ни чувствовал, иду искать работу. — И только когда произнес, понял, что мне правда предстоит это сделать.
Остаток дня и ночь провалялся на притуалетном коврике, пребывая в прескверном самочувствии, и всякий раз, как думал, что завтра нужно искать работу, мне делалось хуже.
Девять часов утра, а я уже в Манхэттене. Меня постоянно мутит, и чувство, что вот-вот вырвет. Искать работу в Нью-Йорке в таком состоянии — как спасательной шлюпке участвовать в параде лайнеров.
Начал, понятное дело, с Пятой авеню. Ведь я из Англии, красавец. Мое предназначение — быть предметом зависти ограниченных, пропитанных буржуазным духом американцев.
Смело захожу в магазин «Кристиан Диор». Охранник — вылитая модель, в костюме, по всей видимости, от Диора. Перегораживает путь.
— Можно поинтересоваться, что вам здесь нужно, сэр?
— Просто посмотреть, — небрежно отвечаю.
Как же я хитер! Знаю правила игры.
— У нас так просто не смотрят.
— А эти люди в магазине?
— Хорошо, уточню: такие люди, как вы, у нас так просто не смотрят.
На улице оборачиваюсь и через витрину обдаю охранника, а заодно и весь магазин, Америку, да и современный мир в целом волной презрения. Буржуа! Для тебя я опасность, чувак. Ты боишься таких, как мы. Я твой кровный враг.
Шествую по Пятой авеню как победитель. Идущие навстречу кажутся мне не людьми, а людишками. Презренные тараканы, подобострастно заглядывающие в витрины магазинов. Ваша жизнь сводится к фланированию по этой улице и ощупыванию дорогих шмоток, думаю я. Вы мне противны. Вы, вы… Хочу найти подходящее слово для жителей Пятой авеню, но не справляюсь со своим желудком, уже второй день ведущим независимую жизнь, и меня выворачивает наизнанку и тошнит на стену «Донны Каран».
Какое-то время я стою в совершенном замешательстве. Меня вытошнило на Пятой авеню! Можно сказать, начало революции, о которой я говорил Малику и его жене! И какое блистательное! Только мне сейчас так плохо, что не находится сил, чтобы отпраздновать победу. Единственная мысль, которая крутится в голове, — это что меня сейчас заметут. Через витрину вижу служащих магазина, глядящих с откровенным отвращением.
Удаляюсь с Пятой, и, несмотря на мое безапелляционное торжество над американской буржуазной системой, в душу закрадывается бес сомнения. Такой ли это триумф, каким он предстал перед моим внутренним взором? Может, Пятая авеню меня не приняла? Может, не считает, что мне уготованы лучшие сокровища и самые сладкие плоды этой жизни, не замечает, что Нью-Йорк лежит у моих ног? Потом я опять вижу всех этих обывателей, шагающих кучками и заглядывающих в магазины, и уже продолжаю идти с гордо поднятой головой. Она не достойна меня, Пятая авеню!
Направляюсь все дальше к нижнему Манхэттену. Тридцать Вторая, Тридцать Первая улицы. Захожу во все офисные здания и заполняю аппликации. Конечно, это слегка подрезает мне крылышки, здесь я уже не могу быть курчавым купидоном, беспечно целующим в уста богинь Олимпа, но зато здесь больше реального общения с реальными индивидами. Тем более что офисные костюмы сидят на отдельных женского пола служащих высшего звена вполне эротично. Вакансии в основном на должность курьера или клерка. На вопрос, есть ли у меня диплом, отвечаю, что жду его по почте из-за границы. Всем говорю, что это мой первый день в Нью-Йорке. Не знаю почему, но уверен, что это мне поможет. И хотя на самом деле это мой третий день, у меня нет чувства, что я обманываю. Ощущение, будто действительно это первый. И мне это было очень важно. Как ни странно, многих это трогало. Особенно произвело впечатление на пухлую чернокожую девушку-секретаршу. Она взяла домашний телефон Малика и обещала позвонить, если что-нибудь придумает.